Деление на ночь

– Например, можно напиться, накуриться травой, всё что угодно с собой сделать, и потом на взводе изнасиловать кого-то – жуткий поступок, за который вполне нормально сесть в тюрьму. В сделанном можно раскаяться, и тогда поступок останется навсегда таким, но сам человек не будет таким же страшным. А вот если человек насилует кого-то постоянно, он ужасный сам по себе, не только его дела.

– Теперь понял. Классификация правильная. Но очень нехороший пример ты привела, – заметил я.

– Твой юноша не мог всю жизнь оставаться таким безликим, но положительным. Хотя, конечно, я надеюсь, что таких вещей он не творил. Просто насилие стало такой актуальной темой, сам знаешь, вот я вся изнервничалась, ни о чём другом думать не могу…

– Почему?

– Да что я буду тут о своём, у тебя тут вон какой детектив.

Но я чувствовал, что она хочет поделиться. Да и, в конце концов, почему нет – я так редко её выслушивал.

– Расскажи.

И она послушно начала. Уговаривать больше не пришлось.

– Понимаешь, Рюсик, просто в самый первый раз меня как раз того…

– Что?

– Ну, как… изнасиловали тоже.

– Господи! Как, кто?

– Неважно. В мои шестнадцать. В гостях у кого-то засиделась. Набросились двое.

– Двое?!

– Да. Было не страшно и почти не больно. Было стыдно, что взрослые мальчики настолько плохи, что добровольно с ними никто не хочет. Я как будто взлетела надо всем этим и смотрела сверху. Я жалела их. Они выглядели омерзительно. А я осталась прекрасной. Потом долгие годы мне казалось, что мужчины не стоят ни одного сокращения ни единого моего мускула. Мужчины тупые, примитивные, им не нужен мир, полный прекрасных запахов, цвета, слов, ощущений. И лишь потом, много потом я поняла, что во всём виноваты женщины. Они разучились уважать мужчин. Не любить, а уважать. Видеть в них настоящее. Женщины разучились. Бедные мальчики! Кто только их ни унижал, начиная от нянек в садике, заканчивая озлобленными училками, которые публично указывали на их ошибки. Кто после такого будет лелеять девочку? Только тот, кто любит маму. А таких единицы. Наше мироустройство порождает мучеников и мучимых. Жаль, что у меня не хватит сил это высказать в Интернете. Извини, выйду.

Фарида прошлёпала в ванную, долго там умывалась.

– Алёшу твоего любили? – спросила она, снова устроившись под одеялом.

– Мне кажется, кто-то точно да, кто-то точно нет. Как и всех нас, как и все мы.

– И уважали?

– Уважа-али, – повторил я. – Отличный вопрос. После того, что я наслушался и наузнавался, меня начали терзать сомнения.

– Может, это важно? В твоей истории.

– Может…

Фарида больше ничего не говорила и вскоре заснула. А утром выяснилось, что она не включила будильник, и ни на какие разговоры у нас времени не осталось: она спешно оделась и убежала.

История Фариды меня равнодушным не оставила, но ещё важнее мне показались её другие высказывания.

Общество рождает мучеников. Лелеет девочку только тот, кто любит маму. Алёша не любил маму, потому что нельзя любить несуществующего человека. Даже в любви к кинозвёздам больше толка, потому что они постоянно перед глазами – то новый фильм, то интервью какое-нибудь. А жизнь Алины Андреевой закончилась вместе с началом жизни её сына. Фотография-то осталась, интересно? Хотя бы одна?

В рассказах Елены и Веры об Алёше я, в самом деле, не слышал уважения. Жалость, обида, злость, порой восхищение… Но уважение? Нет. Вероятно, его отсутствие – следствие простого незнания, чтó делать с женщиной – не в постели, а в голове. Алина, зачем ты так поступила с собой?

Хотя разве могли бы они оставаться с ним, если бы он был мерзавцем? Жутким злодеем? Такая женщина, как Туманцева, мне кажется, никогда в жизни не будет сочувствовать преступнику, не из Стокгольма она, ей до Стокгольма десять часов лёту. В Вере, конечно, виктимности в разы больше, но и отношения их продлились всего чуть-чуть – вряд ли она успела попасть под его влияние, если бы что-то произошло, она бы не промолчала…

Вряд ли, вряд ли, вряд ли. Вся моя работа сейчас – сплошное отметание предположений и версий. Придумывать что-то новое я больше не могу.

Очень может быть, что предположение Фариды верно: он своих женщин не лелеял, хотя любил, они его не уважали, хотя любили. Думаю, что это относится не только к Вере и Елене, а ко всем его женщинам, сколько бы их ни было (надеюсь, больше я ни об одной не узнáю). В теории можно проверить и написать Вере, позвонить Елене, и в голове уже сами собой заскрипели шестерёнки, придумывая хитрую формулировку вопроса, но я остановил их движение: я не хочу никому звонить. Я ни с кем из них больше не буду общаться.

В конце концов, вся история окончится именно так, как я решу. Всей истории хозяин – я. И я решаю ничего дополнительного не выяснять.