Дельфин

Захлопнув рукопись, Лука вышел на балкон, и стал методично разрывать на кусочки голову, не помогая делу. Он порой сам не верил своим словам, хотя этого никто не видел. Он создавал впечатление того самого счастливчика, который помимо дикой удачи, обладал колоссальным трудолюбием и целеустремленностью. Обаяния ему тоже было не занимать, но не позволял себе быть вешалкой для девушек, это было бы совсем уж низко как к ним, так и к нему самому. Потому ночевал он у себя, ночевал один, но со своими мыслями, которых было достаточно, чтобы слепить среднестатистического человека во плоти. Лука стоял на балконе, и его черный силуэт на рассвете придавал образу некоторую тревогу.

Лука, склонив голову, спрятал глаза от огней нового солнца, и отдался призракам, дрожащим в его разуме уже многие месяцы, а когда открыл их, то заполнившая их влага откуда-то из самых глубин человеческого нутра вышла на свет Божий. Резко вскинув голову, он мигом направил глаза прямо навстречу солнцу, и четко промолвил:

– Как бы не заблудиться среди трех сосен одиночества.

Тяжелая поступь туфель привела его обратно в квартиру и к рабочему столу, где Лука снова очутился в его собственном лесу из мыслей и листов…

***

– Почему у вас в «Secret» всегда так много сахара? В любом другом кафе всегда дают два, ну три пакетика, а у вас все пять.

Официант был предельно вежлив, однако каким образом он не попал на экран после таких реплик – оставалось загадкой:

– Мы посчитали, что вашей жизни будет мало трех, и, уж тем более, двух.

– Вы не думайте, не жалуюсь, но использую я не больше двух.

– Не это ли корень ваших проблем?

Официант удалился, а Лука был развеселен его нескромным паясничеством. Приятный мягкий джаз на фоне создавал ощущение уютного маленького городка с маленьким уютным кафе, но с городком это было бы большой ошибкой. Размешав сироп в кофе, Лука увидел, как в заведение входит высокий молодой человек с светлыми волосами, которые только-только перешли в категорию «длинные», аккуратно уложенными за уши. Новому постояльцу сопутствовала легкая ослепительная улыбка парадоксально желтоватых зубов, а черные точь-в-точь, как у Луки, глаза были обращены не в сторону листов бумаги и благотворительности, а к яркому неоновому свету ночной жизни. Лука приподнялся и приобнял высокого человека, едва не скорчив гримасу от крепости объятий того.

– Встал в такую рань? Бегал?

В руках у Августа была еще тлеющая сигарета, а сам он больше походил на уличного бродягу, чем на утреннего бегуна по пустым улицам с мыслями наедине и музыкой в наушниках. Август, если и бегал, то бегал от проблем, игнорируя светофоры.

– В этом я похож с тобой. Я бегаю только тогда, когда прижмут.

– Как успехи, братик?

– Уж поверь, в «Лягушатнике» я играть не буду.

– Тебя туда и не зовут.

Братья замолчали. Темный Лука и светлый Август являлись полными антиподами в манере одеваться, отдыхать и работать, в манере речи и изъяснения, в сферах творчества, но их роднил бездонный внутренний мир, бесконечно каре-черные глаза, и умение делать то, что другим не под силу.

– Снова будешь петь в какой-то подворотне?

– Думаю, для тебя всё, кроме обители пафосных морд критиков – подворотня.

– Я не сомневаюсь, что ты подготовился. Для тебя это важный день.

Август кивнул и потушил сигарету.

– Этот важный день происходит каждый месяц, и каждый месяц ты мне это не говоришь. Лука угадал во фразе брата оттенок его собственной реплики, и заговорил тише:

– Ты знаешь мое отношение к твоему таланту, и к тому, что ты делаешь. И да, ты так же знаешь, почему я раньше не имел возможности тебе это говорить.

– Знаю, да.

– Доколе ты будешь перепевать чьи-то строчки в шансон-барах, а не начнешь исполнять свои песни. Твой прокуренный баритон может звучать выше, чем среди пары-тройки неверных мужей, притащивших своих или чужих жен на дюжину песен молодости.

Август не скривился, не поморщился, а принял колкость брата спокойно, и немедленно ответил ему без присущего сарказма:

– «Дельфин» предложил мне выступить. Правда, в том состоянии, в каком есть он и в каком есть я.

Эти слова он подчеркнул с некой гордостью, но в то же время и с напускным принятием факта как должное. Лука склонил голову набок, и, едва ли веря брату, вскинул брови. Талант Августа как актера и как вокалиста был заметен с детства. Младший брат пользовался этим, не отдавая должного благодарения и заботы – он давно курит, и лишь недавно стал беречь связки перед выступлением, но как только светловолосый парень в рубашке навыпуск подлетал, не иначе, легкой размашистой походкой уверенного в себе и слегка беспечного человека к микрофону – все люди прекращали звенеть бокалами. И тогда его томная хрипота заполняла зал, окутывая людей волшебством.