Дели-акыз

Однако, где же этот бес сейчас? Нина откладывает в сторону томик путеводителя и выходит из кунацкой. Проходя мимо рояля, она приостанавливается на одно мгновенье и смотрит на двух девушек, склоненных над клавиатурой. Княжне хочется наклониться к обеим и обнять эти белокурую и чернокудрую головки одним общим объятием. Но её суровая, закаленная в битвах жизни натура протестует против такой сентиментальности, как она называет всякое проявление нежного чувства.

— Глаша! Глафира! Где ты? — звучит её несколько резкий гортанный голос по всему джаваховскому дому.

Но Глашин и след простыл. Княжне попадается Валь.

— Смотри, друг, тебе нравится эта штучка? — и он протягивает Нине что-то изящное и хрупкое, сделанное из глины и картона.

— Что это, мой мальчик?

— Неужели не понимаешь? Это — мост. Модель того моста, который я переброшу со временем над безднами дагестанских стремнин… Эго — моя мечта. Ты же знаешь, что я сделаюсь инженером, чего бы мне это ни стоило, и превращу когда-нибудь эти жуткие горные тропинки в благоустроенные дороги, в чудесные пути при помощи таких мостов. Эго — модель, друг, это — мое страстное желание.

Некрасивое лицо Валя с его насмешливым ртом и маленькими, обычно полными юмора, глазами теперь кажется таким вдохновенным, таким ясным и милым, что Нина Бек-Израил невольно любуется им.

— Прекрасно, мой мальчик, прекрасно! Дай тебе Бог привести в будущем в исполнение твою идею. Вечером ты подробно расскажешь мне про способ её осуществления. А пока ты не видел Глашу?

— Разве она не спрашивала у тебя сегодня разрешения взять Беса из конюшни?

— Беса из конюшни? Я не имею ни малейшего понятия об этом.

— Тем хуже, друг, тем хуже! Я слышал, как эта стрекоза вопила нынче Аршаку через весь двор, чтобы он седлал Беса. Я думал, что на нем поедет Сандро по твоему поручению в горы к Ага Кериму, а оказывается, эта девчонка распоряжается по-своему не только собой, но и твоими лошадьми.

Брови Нины хмурятся. Она плотно сжимает губы, чтобы не дать воли гневу бушующему сейчас у нее в груди.

Ах эта девочка с необузданной свободолюбивой натурой! Сколько еще предстоит с ней хлопот!

Двёрь из кухни приоткрывается, и оттуда выглядывает красное, как пион, лицо Маруси.

— Речь идет о Глаше, «друг»? — осведомляется хохлушка.

— Изволили угадать, достоуважаемая! — комически раскланивается перед нею Валь. — Речь идет о некоей необузданной девице с наклонностями разбойника, которую никто не видал с утра.

— Ошибаешься, я видела из окна кухни. Час тому назад Глаша проскакала берегом Куры.

— Лихо! Да как же она посмела, однако?

Но Валь, у которого невольно вырвались эти слова, теперь уже готов взять их обратно. Каким суровым, каким гневным стало лицо «друга». Маруся, приготовившаяся было дать отчет о сегодняшнем обеде старшей хозяйке, сразу замолкла на полуслове.

— Когда увидите Глашу, пришлите ее тотчас же ко мне, — тем же гневным голосом говорит Нина и быстрой, легкой походкой удаляется в свою комнату.

* * *

Хорошо мчаться стрелою по низкому берегу у самой воды, и слышать, как то и дело вылетают мелкие камешки из-под копыт лошади в реку. Весело заглядывать в ленивые волны Куры и видеть отражающееся в них возбужденное быстрой ездой личико в рамке белокурых непокорных вихров, вылезающих вправо и влево из-под ободка гребенки. И эти черные блестящие, как у мышонка, глаза, неужели это глаза её, Глаши? Как жаль только, что на ней нет мужского платья, бешмета и шальвар, а на голове — белой, сдвинутой набекрень, как у настоящего джигита, папахи! Тогда бы она, Глаша, еще более походила на эту чудную княжну Джаваху, которой она упорно во всем старается подражать. Зато Бес — настоящий «Шалый» покойной княжны. Такой же необузданно-буйный и удалой, как и тот. Недаром Бес считается лучшей лошадью во всей Джаваховской конюшне. Недаром Аршак не хотел нынче седлать его, сомневаясь в том, чтобы его госпожа, княжна, пустила на нем самую молоденькую обитательницу Гнезда.

Ой, и скачет же Бес! Дух захватывает в груди Глаши от этой неистовой скачки. В ушах поет ветер. Уже около получаса мчится она так. Ей нужно до обеда поспеть в горы и вернуться обратно. У неё есть цель. В последнюю прогулку она видела там, на склоне утеса, над Курою, огромный куст белых азалий, выросших целой семьей. Девочка хорошо помнит, что Ага-Керим прозвал Даню белой азалией. Это прозвище, как нельзя более, подходит к белокурой головке бывшей консерваторки, ко всему её нежному, поэтическому облику. Так вот ей-то и пожелала сделать сюрприз Глаша и, с некоторой опасностью для жизни влезши на утес, нарвать букет этих диких прелестных горных цветов.

Глаше хотелось сделать, совершить что-нибудь особенное, исключительно смелое и прекрасное, чтобы заслужить похвалу Дани, вызвать на её губах милую обаятельную улыбку. Глаша верит, что Даня — отмеченный Самим Богом талант и создана для того, чтобы повелевать, а все другие — для того, чтобы слушаться и подчиняться ей.