Дели-акыз

Правда, у неё — верный друг и воспитательница, Люда, у неё богатство, оставленное ей князем Георгием. Но что ей делать с этими огромными деньгами? Ей самой они не нужны. Впрочем, решение скоро складывается. Ведь сколько есть кругом бедных, несчастных сирот! И в память названного отца, и в память дедушки ага-Магомета, Нина, на доставшиеся ей от князя деньги, устраивает питомник для детей — мальчиков и девочек, — православных и мусульман родителей, для детей не имеющих крова и родных. Этот питомник, названный «Джаваховским Гнездом», стал целью её жизни и заполнил все её существо. Питомцев нашлось не мало, и ради них и живет Нина теперь. Как близко и дорого ей все то, что касается их, этих птенцов «Гнезда Джавахи». Как она их всех любит! Любит, почти никого не лаская, но готовая каждую минуту отдать за них все, решительно все. Она не задумалась принести им в жертву свое личное счастье. Она когда-то любила и была любима благородным, достойным человеком, но помня, что нельзя делить, нельзя одновременно отдавать сердце двум сильным привязанностям, она отказалась выйти замуж за любимого человека, чтобы быть свободной, оставаться навсегда названной матерью чужих детей. Она еще молода сама, по временам ей безумно хочется личного счастья, но она умеет заглушить вспышки сердца. Она верит, что сам Бог указал ей верный путь, путь одиночества и вечных забот о сиротах. И она свято следует по этому пути.

* * *

Тучи сгустились… Сильным ударом грянул гром на далеком небе и многогласным эхом раскатился по горам. Бес фыркнул и подобрался. Княжна натянула поводья.

«Надо до дождя добраться домой»… — мысленно решила Нина.

Кура угрюмо шумела под предгрозовым ветром. Во тьме замелькали белые кудри её вспенившихся волн. Но дождь еще медлил идти. Еще только собирался. И молнии тоже пока еще не разбрасывала по черным тучам своих огненных лент.

Княжна оглянулась: она успеет добраться домой до бури. Теперь уже недалеко. Сейчас потянутся виноградники, а там уже рукой подать до усадьбы… Но, что это?

Бес вздрогнул всем телом и попятился назад… Что-то грянуло… На миг мелькнул огонек и исчез; почувствовался острый, едкий запах прожженного сукна: бешмет её дымился у самого плеча.

«Выстрел… В меня стреляли, — пронеслось в голове Нины. — Кому, однако, понадобилась моя жизнь? Надо узнать! Узнать во что бы то ни стало, кто стрелял… Надо увидеть врага…»

И менее всего думая об опасности, она ударила нагайкой Беса. Благородный конь, далеко не привыкший к такому обращению, издал продолжительное ржание и рванулся вперед, туда, к самому месту, откуда был направлен выстрел, где темная чаща деревьев и кустов зловеще притаилась под покровом ночи. Неожиданно беглый блеск молнии озарил в этот миг окрестность. Как ни кратковременен был этот блеск, Нина успела все же при свете его разглядеть две стремительно удаляющиеся в кусты фигуры. Не давая опомниться громко фыркавшему Бесу, она еще раз ударила его, направляя в ту сторону, куда спешили скрыться неизвестные люди. В то же время левой рукой княжна быстро пошарила у себя за пазухой. Слава Богу, она не забыла. Маленький ручной, электрический фонарик находился при ней. Еще миг, и яркий свет был направлен в сторону убегавших.

— Неужели я не ошибаюсь? — вдруг изумилась вслух княжна. — Да, да! Это он — Абдул-Махмет! Его бритая, как шар круглая голова!

— Селям-алекюм, приятель! — крикнула насмешливо Нина Бек-Израил. — Куда торопишься, бывший кунак? Или стыдно смотреть в глаза соседке? Постой же, остановись, когда тебе говорят!

В голосе Нины звучало что-то такое, что заставило татарина остановиться. И, косясь на зажатую в руке княжны нагайку, смущенно, без шапки, стоял теперь Абдул-Махмет перед нею.

— Ты что же это, стрелять в меня надумал? А? — зазвенел в темноте напряженный, как тетива лука, гортанный голос.

Абдул-Махмет был, уничтожен и сконфужен совсем.

— Кто стрелял?.. Никто не стрелял… Аллах видит… Пророк видит… — залепетал боязливо татарин.

— Оставь ты своего Аллаха и Пророка в покое! А лучше скажи, что это за приятель с тобой?..

И свет ручного Фонарика в руках Нины длинными лучами нащупывает второго беглеца, спрятавшегося в кустах. Перед нею мелькнуло угрюмое, виноватое лицо. Черные усы… Маленькие, бегающие глазки… И еще дымящаяся винтовка за спиной.

— Барантач! Горный разбойник! — отчеканивает княжна Нина, заметив и окинув презрительным взглядом жалкую фигуру притаившегося. — За что же ты стрелял в меня, разбойник?

Голос княжны теперь звучит гневом, а правая рука, вооруженная нагайкой, поднялась вверх, левая же держит револьвер наготове.

Тот угрюмо молчит, глядя в сторону.

— Ну же? Я жду, бездельник!

Абдул-Махмет видит прекрасно, что шутки плохи с княжной: она вооружена и вооружена прекрасно. Помимо револьвера у неё торчит из-за пояса рукоятка кинжала. А кто не знает, что названная княжна Джаваха владеет оружием, как лихой джигит? С такими не шутят.

— Никто не стрелял… Клянусь головою Пророка, никто, — начинает лепетать Абдул-Махмет, проделывая какие-то жесты своими толстыми пальцами.