По сути, она была слишком занята собой и своей идеальностью. Нет, она была не из тех, кто, подобно Лине, правдами и неправдами пытается понравиться всему свету, – для Насти это было бы слишком незрело, слишком вульгарно. Она просто любовалась своим отражением в глазах, а иногда и в душах других и шла дальше, удовлетворенная увиденным. Люди нужны были ей только в качестве зеркал – она коллекционировала их, желая жить в мире с зеркальными стенами, полами и потолками, но близко никого не подпускала. В ее сердце не было места ни для кого, кроме ее самой.
Сформулировав для себя эту теорию, я была так горда, что, разумеется, попыталась изложить ее на бумаге, вплетя в свой нескончаемый роман новую героиню, похожую на Настю. Но, признаться, это не сильно украсило повествование, и я все больше утверждалась в том, что Лина была права: единственное достоинство этого романа – отсутствие грамматических ошибок. В остальном он сплошь состоял из недостатков: неясный стиль, меняющийся в зависимости от настроения автора, не слишком правдоподобный сюжет с кучей банальностей и сентиментальностей и – местами – эпизодичность, связанная с недостатком знаний о жизни. Например, я не могла написать, как героиня бронировала гостиницу в другом городе, потому что понятия не имела, как это делается – пришлось пропустить этот момент. Не знала о специфике работы в книжном издательстве, так что жизнь героя, проводящего там полдня, была описана весьма поверхностно. У меня не было представления о том, как готовить суп или, например, мясо, поэтому жена одного из персонажей никогда не изображалась на кухне. А если сюжет того требовал, то она обычно уже раскладывала готовую еду по тарелкам.
Порой я с тоской думала, что зря вообще взялась за писательство, потому что у меня слишком маленький жизненный опыт. Надо было отказаться от этой затеи или взяться за что-нибудь попроще, вроде школьного романа – из тех, которые читают лет в десять-двенадцать: про строгих учителей, проблемы с оценками и первую любовь. Нечего было замахиваться на «взрослые» сюжеты.
И все же я продолжала пытаться вытянуть свое произведение – переписывала, дополняла, редактировала… и никому не давала читать: родители были слишком заняты, да и не хотелось показывать им незрелую вещь, а подруги, которой я доверяла бы настолько, не было. Когда-то летом у меня была мысль дать роман Насте, но тогда я благоговела перед ней и испугалась, что ей не понравится. Теперь я понимала, что это, наверное, к лучшему, что бы она по поводу него ни сказала.
Единственным человеком, с которым я общалась постоянно, была Маша. За лето мы едва ли позвонили друг другу пять-шесть раз, а встречались и того реже, но с началом учебного года снова стали неразлучны. Ее присутствие практически не ощущалось: не с кем было поделиться, посоветоваться, да даже просто поболтать – зато было с кем пройтись по школьным коридорам и иногда по улице.
В ту осень меня часто посещало дежавю: мечты о Коле, сухой обмен приветствиями с Линой, молчаливая Маша, попытки написания романа на уроках – все было почти как в прошлом году. Только теперь я стала взрослее и, кажется, почти оставила надежду найти Идеальную Подругу. Короткая дружба с Настей заставила меня убедиться в том, что идеалов не существует, а если и есть люди, кажущиеся совершенными, то они, как правило, заняты самолюбованием и хороших друзей из них не получается.
Об Идеальном Парне я теперь тоже думала редко. Ощущение, что у меня появился хоть какой-то опыт в отношениях с мальчиками, почему-то успокаивало меня – будто я выполнила свою норму и теперь могла позволить себе потерять еще немного времени в бесплодных мечтаниях. Теперь я осознавала, что наличие парня само по себе, вероятно, не делает мир другим – если только это не твой любимый парень. Так что бросаться в отношения абы с кем мне не хотелось.
В конце осени у меня выдалось несколько особенно сентиментальных дней, после которых я решила, что все-таки должна узнать, встречается ли Лина с Колей. Я готова была восстановить с Линой какое-то подобие прежней дружбы, чтобы иметь возможность иногда видеть любимого. Мое воображение даже нарисовало такую картину: Коля жалуется мне, верному другу и советчику, на очередную ссору с ней, вздыхает: «Кажется, наши отношения зашли в тупик…», и тут я меняю амплуа и признаюсь ему в своих чувствах. Но даже для того, чтобы получить роль друга и советчика, нужно было найти к нему какой-то подход. А для начала – увидеть его после почти полугодового перерыва.
Для судьбоносного разговора с Линой я выбрала столовую. Точнее говоря, я просто села там однажды на большом перерыве и заняла место рядом с собой – Маша как раз приболела, так что этот день был наиболее удобным. Я пила чай с пирожком и косилась на дверь. Наконец Лина зашла – в окружении подруг – и стала оглядываться в поисках места. Тут я поняла, что в моем плане была недоработка: я не учла, что она может быть не одна.