— Может. Да, — кивнул головой Майкл. — Но я скажу, что вы приехали из России специально, чтобы встретиться с могущественным вождем Кауримо Ритуако. Тогда он не есть будет вам причины отказать.
Хотя Майкл и бессовестно нарушал грамматические правила русского языка, Александр Борисович был поражен, как этот чернокожий африканец, который, по словам того же Федора Хмелева, знал все местные диалекты, умеет правильно выражать свои мысли.
…Верховный вождь народа гереро Кауримо Ритуако принял Александра Борисовича в своей хижине.
Перед этим его и Майкла тщательно обыскали, а также проверили их машину.
По деревне они шли, окруженные конвоем, и Александр Борисович постоянно ловил на себе любопытные взгляды жителей деревни. Ситуация была, мягко скажем, неприятной.
Кроме верховного вождя в хижине находилось двое вооруженных короткоствольными автоматами охранников. Охранники стояли по обе стороны от вождя, и дула их автоматов были направлены на внезапных гостей.
Войдя, Александр Борисович первым делом поклонился, как его учил Федор Хмелев, и после этого произнес длинную речь о цели своего визита.
Все это время не понимавший ни слова Кауримо Ритуако молчал и равнодушно разглядывал лицо Александра Борисовича.
Турецкому от этого взгляда было не по себе, но он старался абстрагироваться и ничем не показывать своего смущения.
Наконец Александр Борисович заметил, что начал повторяться, и замолчал, предоставив слово Майклу.
Верховный вождь слушал перевод, и теперь уже Александр Борисович рассматривал его лицо.
Пока говорил переводчик, на лице Кауримо Ритуако не дрогнул ни один мускул. Взгляд по-прежнему был равнодушным, а глаза устремлены на Александра Борисовича.
Когда переводчик закончил говорить, Кауримо Ритуако какое-то время сидел молча, а потом сказал несколько слов. Александр Борисович повернулся к Майклу:
— Что он сказал?
— Он сказать, что это его не касаться, — виновато перевел Майкл и добавил: — Мне очень жаль. Нам надо сейчас уходить.
Но не тот был человек Александр Борисович Турецкий, чтобы вот так вот развернуться и уйти. Он вдруг почувствовал, что его охватывает чудовищная злоба на этого старика.
Он, Турецкий, помощник заместителя генерального прокурора Российской Федерации, плюнул на все свои дела, уехал от семьи в канун Нового года на край света, как последний кретин надрывался на испытаниях — и все ради чего? Чтобы ему, как последней шавке, указали на дверь?
Ну уж нет!
— Скажи ему, что я продолжу, — обратился Александр Борисович к Майклу. — И обязательно узнай, могу ли я говорить откровенно? Или верховный вождь предпочитает, чтобы с ним разговаривали вежливо?
Александр Борисович схитрил.
Он не собирался говорить ничего предосудительного. Он был бы дураком, если, находясь под прицелами двух автоматов, решился бы на это.
Но в русской народной дипломатии, о которой не подозревал верховный вождь гереро, существует некое загадочное явление, которое условно можно обозначить как процесс раздирания на груди рубашки.
Что выглядит более искренним и неподдельным, чем человек, со слезами на глазах рвущий на груди рубашку?
Разве что только человек, с горящими от гнева глазами, жестким, ледяным голосом интересующийся: могу ли я говорить с вами откровенно?
Вслед за полученным разрешением обычно следует предельно откровенное и бескомпромиссное превознесение до небес ума, мудрости, таланта и всех остальных качеств своего непосредственного начальника.
Или, как в случае Александра Борисовича Турецкого, того человека, от которого необходимо получить нужное решение.
Выслушав перевод, Кауримо Ритуако поднял бровь и внимательней посмотрел на Александра Борисовича.
Тому оставалось только сделать вид, что шутить он не намерен, а вот высказать всю правду-матку в лицо верховному вождю ему не слабо.
— Пусть говорит, — разрешил Кауримо Ритуако.
И Александр Борисович заговорил. И на этот раз он говорил не как в первый раз.
Перед вождем Ритуако развернулась целая античная трагедия, в которой Александр Борисович Турецкий выступал сразу во всех ролях. Если у Турецкого и было актерское дарование, то сейчас он использовал его по максимуму.
Он приносил соболезнования вождю в связи со смертью сына и тут же в красках описывал несчастных русских людей, потерявших своего. Но если Джо уже нельзя было помочь, то тем людям было можно. И только от верховного вождя зависит счастье этих людей. И так далее и тому подобное.
Описывая страдания московских родственников мальчика, Александр Борисович чуть было не прослезился.
В конце он великодушно предложил верховному вождю обменять себя на мальчика. Над тем, нужен ли он верховному вождю, Турецкий не задумался.
Александр Борисович говорил минут тридцать без остановки, и Майкл даже взмок, переводя верховному вождю слова Турецкого. О том, чтобы запомнить всю эту тираду и перевести ее по окончании всю целиком, не могло быть и речи.
Речь Турецкого произвела впечатление на верховного вождя. Он помрачнел.
— Мальчика здесь нет, — сказал Кауримо Ритуако.
— А где он? — растерялся Александр Борисович. — С ним все в порядке?