Delirium tremens

– Цель эксперимента – группу испытуемых, с максимально близкими параметрами физического и психического состояния здоровья, используя одинаковую дозировку алкоголя, идентичные условия питания и режима, довести до состояния одновременного и коллективного delirium tremens.

– До массовой белой горячки? Миша, ты не дурак! Ты хуже… – прошипел Мартыненко.

– Послезавтра они получают дипломы. Взрослые люди. Я подготовил контракты. Это реальная возможность для них хорошо заработать, и на реабилитацию мною предусмотрено все в полном объеме. А близнецы – сироты. Ты видел, какой гадюшник им город в рабочей слободке выделил?! Стыд, да и только. Разве это жилье? Хоть на квартиру себе заработают!

– А можно нескромный вопрос? – Мартыненко, казалось, не верил в реальность происходящего, – Зачем доводить трех человек до состояния белой горячки? Зачем?!

– Если бы была возможность, то их было бы больше, – Михаил Дмитриевич вжал голову в плечи, – Больше не подобрал.

– Я спрашивал, зачем?! – Владимир Григорьевич снова сорвался на крик, – Ты подумал об их здоровье, об этической стороне вопроса?! Что с ними будет дальше?!

– Подумал. А миссию на Марс запускать этично? Или смерть от солнечной радиации этичнее цирроза печени? Я долго думал над этим, и ответственности с себя не снимаю… – Зобин воспрял, – А зачем это нужно? Это главный вопрос всего нашего сегодняшнего разговора. Для меня это единственная возможность доказать правильность моей теории.

– Черт тебя побери, Миша! Как?! – негодовал Мартыненко, – Как таким еретическим способом можно хоть что-то доказать?!

В разговоре возникло гнетущее напряжение. Тяжелый взгляд шефа остановился на Зобине. Тот потупил глаза, собираясь с мыслями, долго не решаясь продолжить разговор…

– Помнишь, двадцать два года назад я попал в психиатрическую больницу с белой горячкой?

– Помню! И вижу теперь, что тогда тебя вылечили не до конца!

– Перестань.

– Что «перестань»?

– Соревноваться со мной в остроумии. Я к тебе не за этим пришел. Я их видел… – Зобин болезненно передернул плечами.

– Кого? – Владимир Григорьевич навис над другом, раскачиваясь, как маятник.

– Эти… сущности… – Михаил Дмитриевич очень долго подбирал нужное слово, – из параллельного мира. И они – реальность.

– Понятно. Это называется – чертей! Ну что ж, не ты первый, не ты последний, кто допился до галлюцинаций!

– Нет, Вова – это не галлюцинации. Потом, анализируя подробности и… – Зобину крайне некомфортно давалась эта тема, – детализацию произошедшего, я понял – это реальность, – Михаил Дмитриевич подошел к открытому окну, – Недели через три, после госпитализации, я окончательно оклемался. Лечащим врачом у меня был Петр Иванович Дужников. Похожий на академика Павлова, убеленный сединами, дедушка. Однажды, на обходе, я нечаянно и совсем по другому поводу, ляпнул в его присутствии, что будь у меня возможность еще раз пережить это состояние, я бы с большой долей вероятности успеха, взялся за доказательство реальности этих субъектов. На что он отреагировал очень неожиданно: «Юноша, не стоит геройствовать и впадать в крайности. Доказательства, хоть и косвенные, имеются и без этого…»

Все что угодно! Но услышать такое, да еще в стенах подобного заведения, да еще от врача, казалось бы, апологета психиатрической медицины?! Естественно, я поинтересовался, что же это за доказательства? Он улыбнулся, и спросил: «Как Вы думаете, почему девяносто процентов из перенесших зрительные галлюцинации делириум тременс, видели чертей?» И все. Он ушел. А я задумался. Правда, почему? На следующий день я напросился к нему, на прием. Несмотря на разницу в возрасте и положении, неожиданно для меня, мы сдружились. Он, как бы это понятнее объяснить, протянул мне руку. Фактически, я был здоров, но идти было некуда да и не хотелось, и он предложил задержаться. Так я остался в больнице на полгода. Он позволил мне рыться в историях болезней, разговаривать с пациентами. И хотя информация была скудная, выяснилось, что никто из видевших, скажем так, нечистую силу, никогда до этого момента, свои страхи и переживания с чертями не связывал. Даже не думал о них. У всех из них были проблемы. У некоторых – даже беды. И свои представления о кошмарах. Но ни один из этих кошмаров до этого даже отдаленно не был визуально связан с образами канонических демонов. Ни у кого! Откуда же они появились в галлюцинациях белой горячки? Откуда эти черти взялись?