Дело № 113

— Похищено на громадную сумму, — продолжал Фовель. — У меня украли триста пятьдесят тысяч франков! Эта кража может повлечь за собою гибельные для меня последствия. В настоящее время лишение такой суммы денег может скомпрометировать кредит любой значительной фирмы.

— Думаете ли вы, что вор проник со двора? — спросил комиссар.

Банкир с минуту подумал.

— Нет, — сказал он, — я этого не думаю.

— Я тоже полагаю, что нет, — отвечал и Проспер.

Комиссар предвидел эти ответы, он ожидал их. И, обратившись к сопровождавшему его человеку, он сказал:

— Господин Фанферло, быть может, что-нибудь ускользнуло из внимания этих господ — осмотрите хорошенько!

Фанферло, прозванный за расторопность Белкой, обыскал все кругом, осмотрел двери, ощупал перегородки, исследовал форточку, поковырял пепел в камине.

— Трудно предположить, — сказал он наконец, — чтобы сюда мог проникнуть кто-нибудь извне.

И он прошелся по кабинету.

— Эта дверь по вечерам запирается? — спросил он.

— Постоянно на ключ.

— А у кого остается ключ?

— Я оставляю его каждый вечер у служителя, который убирает кабинет, — отвечал Проспер.

— У служителя, — добавил и Фовель, — который каждый вечер подвязывает у порога гамак, спит на нем и каждое утро его убирает.

— Он здесь? — спросил комиссар.

— Да, — отвечал банкир и, отворив дверь, закричал: — Ансельм!

Ансельм служил у Фовеля уже десять лет и пользовался доверием. Он не мог быть заподозрен и знал это. Но так как самая мысль о преступлении ужасна, то дрожал и он.

— Вы спали эту ночь у порога? — спросил его комиссар.

— Да, по обыкновению, сударь…

— В котором часу вы легли?

— Около половины одиннадцатого. Вечер я просидел в соседнем кафе с лакеем господина Фовеля.

— И вы не слышали никакого шума сегодня ночью?

— Какой же мог быть сегодня шум? Я очень чутко сплю, и всякий раз, когда хозяин спускается вниз осмотреть кассу, я моментально вскакиваю, едва только заслышу его шаги.

— И часто по ночам приходит к кассе господин Фовель?

— Нет, напротив, очень редко.

— А в эту ночь?

— Я могу положительно утверждать, что господин Фовель не приходил, так как от выпитого с лакеем кофе я страдал бессонницей.

— Отлично, любезный, можете идти.

Ансельм вышел. Фанферло возобновил свои исследования. Он отворил дверь, ведущую на маленькую лестницу к банкиру.

— Куда ведет эта лестница? — спросил он.

— В мой кабинет, — отвечал Фовель.

— Надо ее осмотреть, — сказал Фанферло.

— Это очень легко, — отвечал с готовностью Фовель. — Пожалуйте, господа! Идите и вы, Проспер.

Кабинет Фовеля состоял из двух половин: в одной была роскошно убранная приемная, а другая составляла собственно кабинет. В этих двух комнатах было три двери: одна вела на указанную потайную лестницу, другая в спальную банкира, а третья выходила на парадную лестницу. Через эту последнюю к банкиру входили клиенты и визитеры.

Фанферло одним взглядом окинул комнату, и его огорчило, что и здесь ясности не добавилось.

— Посмотрим с другого конца, — сказал он и вышел в приемную. За ним пошли комиссар и банкир.

Проспер остался один в рабочем кабинете. Он опустился в кресло, стоявшее перед камином, и предался своим мрачным мыслям. Кто-то теперь окажется действительно виновным?

В это время отворилась дверь из спальной банкира, и в ней показалась девушка замечательной красоты. Это была племянница Андре Фовеля, Мадлена, о которой он так недавно упоминал.

Увидав Проспера Бертоми в том кабинете, где она ожидала встретить только одного дядю, она не могла сдержаться и вскрикнула от удивления:

— Ах!

Проспер вскочил, точно пораженный громом.

— Мадлена! — воскликнул он. — Мадлена!

Молодая девушка покраснела, сна хотела уже удалиться и сделала шаг назад, но Проспер, будучи не в силах побороть себя, бросился к ней, она протянула руку, и он почтительно ее пожал. Некоторое время они стояли неподвижно и молчали. В волнении они опустили голову, боясь посмотреть друг другу в глаза; имея столько сказать, они не знали, с чего им начать, и молчание продолжалось.

— Это вы, Проспер, вы? — начала наконец Мадлена.

— Да, это я, Проспер, — отвечал он, — друг вашего детства, заподозренный, обвиненный сегодня в постыдном, грязном воровстве. Это Проспер, которого ваш дядя предает суду и который еще до вечера будет арестован и посажен в тюрьму.

Мадлена испугалась, и глаза ее засветились состраданием.

— Боже мой! — воскликнула она. — Что вы говорите?

— А разве вы еще об этом ничего не знаете? Вам ничего не говорили ни тетя, ни двоюродные братья?

— Ради бога, что случилось? Я ничего еще не знаю!

Кассир медлил. Быть может, ему хотелось открыть перед Мадленой свое сердце, свои сокровенные мысли, напомнить ей о прошедшем, которое разбило ему жизнь, лишило его веры. Он встряхнул головой и сказал:

— Благодарю вас и за это участие. Это последнее ваше участие ко мне, но позвольте мне избавить вас от неприятности выслушивать горе, а меня от возможности краснеть перед вами.

Мадлена сделала повелительный жест.

— Я все желаю знать, — сказала она.

— Увы, — отвечал кассир, — скоро вы и без меня узнаете о моем несчастье и позоре. И тогда вы поймете, что вы сделали.