Дело № 113

Он же, наоборот, относился к ней по-отечески, с нежной привязанностью.

— Ну-с, дорогое дитя, — обратился он к ней, — какие новости вы принесли? Бывает ли у вас Кламеран?

— С тех самых пор как объявлено об их свадьбе, — отвечала Жипси, — он бывает у нас каждый вечер, и его принимает барышня. Он ухаживает за ней.

Это сообщение перевернуло вверх дном все мысли Проспера.

— Как? — воскликнул он в гневе. — Этот негодяй маркиз Кламеран, этот бесчестный вор, этот убийца — и вдруг принят у Фовелей и ухаживает за Мадленой!.. Что же вы мне говорили, милостивый государь, каких еще надежд мне от вас ожидать?

Повелительным жестом Вердюре прервал эти обвинения.

— Довольно! — резко сказал он. — Если вы не способны сами себя спасти, то не мешайте действовать тем, кто работает за вас.

И, дав этот урок, он ласково обратился к Жипси.

— Что вы узнали, дорогое дитя? — спросил он.

— Ничего положительного, сударь; к несчастью, ничего такого, на что вы могли бы опереться. Поверьте мне, я сожалею об этом.

— Но ведь вы же мне телеграфировали, что случилось нечто важное.

Жипси безнадежно махнула рукой.

— Я подозревала кое-что, сударь, а что — я не могу ни выяснить, ни определить. Весьма возможно, что это было одно только глупое предчувствие, которое из пустяков сделало нечто экстраординарное. Мне кажется, что в дом пробралось такое несчастье, что надо ожидать катастрофы. От госпожи Фовель нельзя узнать ровно ничего: она стала телом без души. Но, кажется, она начала остерегаться своей племянницы и избегает ее.

— А господин Фовель?

— Ясно, что его постигло какое-то несчастье, даю в этом руку на отсечение. Со вчерашнего дня он стал совсем другим человеком. Он ходит, ходит, ни на минуту не присядет, точно сумасшедший. Даже голос его изменился. В глазах появляется какое-то странное выражение, какое-то неопределенное и вместе с тем страшное, всякий раз, как он взглянет на жену. Вчера вечером, как только приехал Кламеран, он тотчас же вышел, сказав, что ему надо работать.

— А дамы вчера выходили?

— Да, они вчера гуляли.

— Что делал без них господин Фовель?

— Он остался один; дамы увозили с собой и меня.

— Ну, конечно! — воскликнул Вердюре. — Он встал и нашел улики относительно анонимного письма. Ах, Проспер, несчастный вы человек! Какое зло нам причинило ваше анонимное письмо!

Слова Вердюре сразу просветили Жипси.

— Теперь я понимаю! — воскликнула она. — Господин Фовель уже знает все!

— То есть он думает, что знает все, — сказал Вердюре. — Но это «все» еще страшнее, чем то, что в действительности произошло.

— Тогда я понимаю его приказание, которое подслушал Кавальон.

— Какое приказание?

— Кавальон нечаянно подслушал, как господин Фовель приказывал своему лакею под страхом немедленного расчета все письма, которые только будут приходить в их дом, кому бы они ни были адресованы, приносить прежде всех к нему.

— Когда он это приказал?

— Вчера после полудня.

— Вот то, чего я так опасался! — воскликнул Вердюре. — Теперь ясно, что вступает в это дело и он и что он хоть и скрывает это, а, наверное, будет мстить. Успеем ли мы вовремя предупредить его намерения? Возможно ли еще обставить дело так, чтобы он поверил, что это анонимное письмо — одна только сплошная ложь, и больше ничего?

Он помолчал немного. Хотя и извинительная, но все же глупость Проспера испортила все его дело. Теперь от него требовалось быстрое и крайнее средство.

— Мерси за ваши сообщения, дорогое дитя, — сказал он наконец. — Теперь мне надо подумать, потому что бездействие было бы сейчас крайне опасно. Отправляйтесь поскорее домой. Старайтесь, чтобы господин Фовель не узнал, что вы тоже состоите с нами в заговоре. Поэтому побольше благоразумия, не упускайте из виду ни одного, даже самого незначительного, факта, ни единого слова.

— А Кальдас? — спросила боязливо Жипси.

За пятнадцать дней уже в третий раз Проспер слышал это имя. Он рылся в своей памяти, перебирал всех, кого знал и даже кого позабыл совсем, и ему казалось, что он замешан в какую-то тяжкую интригу. Но в какую?

Сам Вердюре, этот невозмутимый господин, и тот при этом имени вздрогнул, но вовремя спохватился.

— Я обещал вам найти его, — отвечал он. — И я сдержу свое обещание… До свидания!

Был уже полдень, и Вердюре захотел есть. Он окликнул Александру, и эта добродетельная содержательница номеров «Архистратига» накрыла у окна столик, за который и уселись Проспер и его покровитель.

Глава XXIII

Как легко было предположить и как и догадывался Вердюре, эффект от анонимного письма был самый тяжелый.

Было утро. Андре Фовель сошел к себе в кабинет и принялся за ежедневную корреспонденцию. Он распечатал уже с дюжину пакетов и прочитал их, как вдруг роковое письмо подвернулось ему под руку.

Сам почерк бросился ему в глаза.

Очевидно, это было подметное письмо. Его положение миллионера не раз ставило его в необходимость получать анонимные просьбы и даже оскорбления, но это письмо поразило его своею особенностью, и — было бы странным отрицать предчувствие, — даже сердце его забилось.