Дело

— Что поделаешь, — сказал Скэффингтон, всего лишь несколько дней тому назад считавший, что объяснения Говарда в своей невероятности граничат с оскорблением. Только врожденное чувство долга, присущая ему добросовестность заставили его, получив известие о том, что еще одна партия бумаг старика получена в колледже, пойти в канцелярию казначея, взять ключ от ящика Пелэрета и забрать их оттуда.

— А казначей известил вас о том, что пришли бумаги? — спросил Мартин.

— Обычная канцелярщина, — ответил Скэффингтон.

Насколько я понял, как только от душеприказчиков Пелэрета поступал какой-нибудь научный документ, Найтингэйл посылал Скэффингтону его входящий номер.

Итак, Скэффингтон сидел в своем кабинете и безо всякого интереса просматривал последние тетради.

— Теперь уж они все у нас? — спросил Мартин.

— Все, насколько известно душеприказчикам.

Безо всякого интереса Скэффингтон просматривал тетради одну за другой. «Главным образом материалы по его части», — сказал он. Заметки относительно опытов, которые Пелэрет уже никогда не сможет осуществить; разрозненные данные, исправления, которые надлежало внести в прежние научные труды. И вот наконец в субботу, за день до рождества, кое-что всплыло.

— Должен признаться, что сразу я просто не понял всего значения этого. Я сидел в своем кабинете, потом вышел в сад, погулял немного и все никак не мог сообразить, в чем же, собственно, дело. Должен признаться, что я оказался на редкость недогадливым.

Он взглянул на Мартина.

— Между прочим, я захватил все это сюда.

— Можно посмотреть? — Даже всегда выдержанный Мартин начал проявлять признаки нетерпения.

Скэффингтон открыл портфель, который был у него с собой, и достал толстую общую тетрадь, вроде тех, что я употреблял в старших классах Оксфордской школы. Из тетради торчала закладка.

— Вот, — сказал Скэффингтон, — я заложил то место.

Его слова звучали до смешного прозаично. Тем же тоном он заверил нас, что дал расписку клерку в канцелярии казначея в том, что тетрадь находится у него.

— Хорошо, хорошо, Джулиан! — сказал Мартин.

Тогда Скэффингтон тонкими пальцами, приплюснутыми на концах, взял закладку и проговорил:

— Вот, пожалуйста!

Я подошел и через плечо Мартина заглянул в тетрадь. В первый момент мне показалось, что передо мной совершенно чистая страница. Затем я прочитал сверху дату: «Двадцатое июля 1950 года», выведенную заостренным старомодным почерком. Под датой было написано еще несколько строчек, начинавшихся словами:

«Ставил опыты по дифракции нейтронов с использованием источника „А“ и кристаллической решетки „В“. Многообещающие результаты».

В центре страницы было пустое место, обведенное по краю полоской высохшего клея, словно оттуда что-то содрали. В самом низу страницы снова появлялись написанные тем же почерком строчки:

«Верхний снимок решительно подтверждает точку зрения, что картина дифракции быстрых нейтронов в точности совпадает с картиной дифракции медленных нейтронов (см. Дж. Б. П., протоколы Кор. о-ва, А… 1942, 1947). Всегда предсказывал это. Продолжать».

— Но ведь снимка нет? — спросил Мартин.

— Вся суть в том, — громко сказал Скэффингтон, обращаясь ко мне, — что это не может быть правдой. А то, что он пишет здесь в конце, и есть исходный пункт диссертации Говарда. — Он постучал пальцем по странице. Это не может быть правдой!

— Если здесь и был какой-нибудь снимок, — в раздумье сказал Мартин, — то он или абсолютно ничего не доказывал, или же…

— Или тоже был раздут.

— Где же он? — сказал Мартин.

Скэффингтон пожал плечами.

— Что-то ведь было здесь прежде наклеено?

— Вся суть в том, — все так же громко продолжал Скэффингтон, — что если Говард видел этот снимок и эту запись, то не может быть никакого сомнения в том, что его объяснения вполне правдивы. Как ни толкуй эту запись, выходит, что в лучшем случае старик обманывал себя. Не знаю, что он замышлял, по-видимому, он просто-напросто рехнулся. Но я знаю, что это подтверждает версию Говарда, и никуда от этого не денешься. Как вы считаете?

— Если бы снимок был на месте, — сказал Мартин негромко, — тогда, возможно, и я считал бы, что деваться некуда.

— Но все же?

Мартин сидел нахмурившись. Он взял у меня сигарету. Немного погодя он сказал:

— Трудно поверить, чтобы этому нельзя было бы найти какого-то объяснения.