Дело

— И результаты вас удовлетворяют? — не утерпел я, но он не понял меня. Он подробно рассказал, при каких обстоятельствах получил от Пелэрета фотографию, которую и использовал затем в своей диссертации, — ту самую фотографию, на которой был увеличенный след кнопочного прокола. Пелэрет, как говорил Говард, заверил его, что эта фотография «подкрепит» экспериментальные данные. Говард ни на секунду не сомневался в ее подлинности. Он просто с благодарностью принял ее. Даже сейчас он представить себе не мог, когда успел подделать эту фотографию Пелэрет. С непонятным упорством он продолжал повторять, что, по его мнению, вряд ли это был сознательный подлог.

— Что же тогда? — резко спросил его Мартин.

— Ну, просто старческое слабоумие.

— Ни в коем случае! — возразил Мартин.

Я подумал, что мне редко приходилось иметь дело с худшим свидетелем, чем Говард. Он был настолько плох, что временами я просто не верил своим ушам. Раза два я ловил себя на том, что начинаю сомневаться в правильности своих выводов.

Говард подтвердил, что видел еще одну такую же фотографию; он повторил это не раз и не два. Однако это не могла быть исчезнувшая из тетради фотография. Той — в тетради — он не видел никогда.

— Вы в этом уверены? — спросил я.

— Конечно, уверен.

— Жаль! — сказал Мартин.

— Сочувствую, но помочь не могу.

— Если бы та фотография была на месте, — сказал Мартин, — они, возможно, немного побарахтались бы, но в конце концов мы, без всякого сомнения, восстановили бы вас в чинах и орденах.

Слушая Мартина, который не сказал ничего обидного, ничего нового, Говард вдруг резко изменился в лице. Глаза его расширились так, что вокруг зрачка появились белые ободки; выражение угрюмого, закоснелого, презрительного упорства исчезло бесследно — вместо этого на лице его отразились все тщательно скрываемые прежде чувства: казалось, он потерял контроль над своим взглядом и голосом, и страшное напряжение, которое он испытывал, проступило вдруг наружу. Повышенным, резким тоном он сказал:

— А может, именно потому ее и не оказалось на месте?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Мартин.

— Может, те, кто подкапывались под меня, решили, что будет удобнее избавиться от этой фотографии. Может, это вовсе ее случайность, что ее не оказалось на месте.

Мне пришлось как-то слышать маньяка — он разговаривал совершенно так же. Мы с Мартином переглянулись. Мартин кивнул. Оба мы поняли, что следует сказать, и Мартин начал:

— Вы никогда не должны говорить ничего подобного! В том случае, конечно, если хотите сохранить шансы на успех. Мы ничего не сможем сделать для вас, мы не сможем даже взять на себя ответственность продолжать начатое, если не будем уверены, что вы никогда больше не повторите этого…

— Не понимаю почему.

— Пора бы понять, — сказал Мартин.

— Неужели вы не понимаете, — вступил я, — что это очень серьезное обвинение? Неужели вы не понимаете, что, если бы ваши слова стали известны в колледже, вам пришлось бы отвечать за них…

— Так же, как и людям, которые вас поддерживают, — добавил Мартин. — Поэтому или вы раз и навсегда это бросите, или мы умываем руки.

Говард не сказал ни слова, он ничем не выказал своего согласия, однако обуревавшие его чувства перестали отражаться на его лице. Он снова поник, повесил голову, уставился в пол.

— Договорились? — спросил Мартин.

Говард поднял на него глаза, и Мартин удовлетворился этим. Стенные часы показывали без пяти шесть, и он сказал, что пора бы что-нибудь выпить. Мартин вышел из класса первым и скомандовал: «Полный ход вперед!» — совсем как капитан крикетной команды, выводя игроков на поле, или как один из моих прежних шефов перед тем, как мы с ним входили в зал суда. Мартину удивительно легко давалась такая дружеская фамильярность, и в тот вечер это было, по-видимому, как раз то, что нужно. Сам я не сумел бы найти с Говардом верного тона. Мне еще не приходилось видеть, чтобы он держался так непринужденно, как тогда в баре. Это был недавно построенный бар, блиставший — как и школа — новизной и обилием света. С таким видом, словно он впервые почувствовал себя в безопасности, Говард опустился в кресло, стоявшее в углу сверкавшей никелем, уставленной высокими столиками комнаты, и быстро выпил пинту пива. Вскоре перед ним появилась вторая кружка, и он уже почти добродушно отвечал Мартину, который, откинув обычную осторожность, засыпал его вопросами. Нравится ли ему преподавать? Да, ответил Говард, — что меня удивило, — ом ничего не имел бы против посвятить себя этому делу. А почему он обосновался в Кембриджской школе? Назло колледжу? Говард, не обнаруживавший прежде чувства юмора, оценил шутку.