Забыл ли Николай Иванович за суматохой экспедиции о недавних волнениях, о товарищах, что в Москве и в Ленинграде продолжают отстаивать науку от посягательства невежд? Из Львова 2 августа посылает он открытку сотруднику Института генетики Тенису Карловичу Лепину. Сообщив о первых успехах экспедиции ("Примерно Центральную Европу начинаем постигать"), Вавилов просит передать привет поименно пяти сотрудникам, "всем борцам за генетику". Нет, он ничего не забыл. Борьба за генетику, за научное сельское хозяйство — главная тема его переписки в последние месяцы. Академику Вавилову все еще кажется: если правдиво информировать ответственных лиц в ЦК, лысенковское наваждение рассыплется само собой. Написаны письма Сталину, Бенедиктову. "Очень рекомендую прочитать. Это почти роман", — пишет он работнику Сельхозотдела ЦК ВКП(б), посылая перевод отчета Свалефской (в Швеции) опытной станции за пятьдесят лет, той самой, где когда-то практикантом работал сам, где отличную школу прошли лучшие русские селекционеры Лисицын, Писарев, Говоров. Кроме отчета послан в ЦК перевод американской брошюры о том, как был выведен сорт пшеницы, устойчивой к ржавчине. И снова в сопроводительном письме Николай Иванович твердит свое: "Вы увидите, и свалефцам и американцам менделизм пригодился".
…Из Львова экспедиция приехала в Черновцы. Снова без устали набирали образцы семян с попутных зреющих нив. Знакомились с окрестными хозяйствами, устраивали совещания с ботаниками и агрономами. Обедали и завтракали в столовых и деревенских чайных. Как и в Ленинграде, Николай Иванович звал к столу всех, с кем случалось разговаривать, сам рассчитывался и за гостей, и за товарищей по экспедиции. Зато в гостиницах и на постоялых дворах, где академик, шофер и два научных сотрудника чаще всего занимали общую комнату, Вавилов упорно отказывался от койки, стоящей в глубине комнаты. Говорил: "Место начальника — у дверей". Впрочем, Бахтеев и Лехнович скоро дознались, в чем дело. Николай Иванович имел обыкновение вставать на час-полтора раньше других, чтобы до выезда в поле посидеть над книгами и своими записями. Место у дверей позволяло ему работать, не мешая другим.
Наступило 6 августа. По плану этого дня Вавилов с группой местных научных работников и агрономов на трех машинах собирался совершить поездку из Черновиц в горный район Путивля. До Карпатских высот предстояло проехать километров 120–150. Погода стояла солнечная, настроение у членов экспедиции и хозяев было отличное. Однако очень скоро, еще в предгорьях, одна из машин, на которой ехал Лехнович (Бахтеев остался в Черновицах), получила несколько проколов, отстала и вскоре повернула назад.
"На обратном пути, — рассказывал В. С. Лехнович, — нам повстречалась такая же, как и наша, черная "эмка". Встречные остановили нас. Четверо мужчин стали допытываться, где находится академик Вавилов. Мы объяснили, по какой дороге поехали две другие машины. Спросили, зачем им нужен Николай Иванович. "Он захватил из Москвы какие-то документы по экспорту хлеба, последовал ответ. — Эти документы очень нужны". Черная "эмка" двинулась дальше, разыскивать Николая Ивановича, а мы вернулись в Черновицы" [192]
.Вечером, поужинав в столовой, Лехнович и Бахтеев вернулись в студенческое общежитие, где ночевал отряд Вавилова. Темнело. У ворот их остановил пожилой служитель. "Он сказал, что недавно на своей машине возвратился профессор (Н. И. Вавилов) и хотел пройти к себе в общежитие, но в этот момент подъехала другая машина, и вышедшие из нее люди пригласили его ехать вместе с ними для срочных переговоров с Москвой. Тогда, продолжал привратник, — профессор оставил рюкзак и попросил передать остальным товарищам, что он скоро вернется…"
Ночь стояла тихая, лунная. В чистенькой с белеными стенами комнате общежития тоже было тихо. Шофер лег спать. Двое ученых, изредка перебрасываясь замечаниями о событиях дня, продолжали ждать руководителя. Никаких причин беспокоиться не было. Директора ВИРа часто вызывала по телефону столица по делам государственным. Это даже хорошо, что в Москве помнят о Вавилове. Говорят, теперь в ВИРе все изменится к лучшему…