Дело Арбогаста

Телевизор фирмы “Телефункен” в дальней части конференц-зала был в корпусе из того же красного дерева, что и большой овальный стол, за которым могли рассесться до тридцати работников редакции. Иногда, если ему случалось засидеться на службе после “дед-лайна”, скажем, подбирая темы для завтрашней летучки или поневоле сокращая чересчур длинные, как всегда, заметки фрилансеров с тем, чтобы как можно скорее вставить их в номер, Пауль Мор попивал здесь виски из отменно подобранного главным редактором бара и смотрел вечерние новости по АРД, а то и ночной французский фильм по СВФ. Здесь, на третьем этаже, в здании “Бадишер Цайтунг”, жизнь, начиная примерно с девятнадцати часов, замирала. На втором этаже, в отделе политики, жизнь кипела, а фельетонисты и колумнисты с третьего расходились раньше, разве что забежит настучать на машинке рецензию на премьеру редактор отдела театра.

Позднее он не раз вспоминал, как в тот вечер в конце августа 1966 года смотрел по Третьей программе обзор прессы, начавшийся с показа фотографии человека, которого он откуда-то знал. Прошло всего несколько мгновений — и назвали имя, заставившее мысли Мора пуститься вскачь. Вскачь, но не с места в карьер, — еще пару секунд память Мора мешкала, нежданно-негаданно столкнувшись с давным-давно позабытым, но вот воспоминания нахлынули с такой силой, что он отставил в сторону стакан, в котором звякнули кубики льда, и невольно подался к телевизору. Пока не всплыло имя Ганса Арбогаста, он даже не понял, о чем идет речь. Но вот бессмысленный набор слов превратился в текст, под фотографией появилась подпись, и мужчина, которого Пауль Мор не знал, сказал в камеру: “Просто уму непостижимо! Человек тринадцать лет сидит в тюрьме и должен оставаться там до конца своих дней — и все это из-за одной-единственной экспертизы, уже опровергнутой одиннадцатью специалистами с широкой международной репутацией. А судебные инстанции, которым предъявлены выводы этих специалистов вместе с требованием о возобновлении дела, не допускают и мысли о том, что кто-то вправе усомниться в их некогда вынесенном приговоре”.

На экране высветилось имя доктора Ансгара Клейна, судя по всему, адвоката Арбогаста, но Пауль Мор уже вновь потерял нить рассуждений. Он вспомнил Гезину — молодого фотографа из Грангата. Встал, подошел к зеркальному шкафчику, в котором размещался бар. Еще обходя большой стол, он понял, что сейчас увидит свои отражения в зеркальных дверцах, и мысленно прикинул, знает ли себя достаточно хорошо, чтобы зарегистрировать изменения во внешности, происшедшие за все эти годы. Наклонился, выбирая бутылку, — и лицо распалось на десятки фрагментов: дно бара было также выложено мозаичными зеркалами. Паулю Мору стукнуло тридцать два. Встретился с Гезиной он еще начинающим репортером, продолжающим обучение во Фрайбурге, да и свои первые сообщения он прислал как раз из Грангата. Самое первое — небольшая заметка о женском теле, найденном в придорожном рву. А сейчас он уже два года как стал редактором. Он подумал, действительно ли ему хочется вновь повидаться с Гезиной Хофман. Пожалуй, решил он, плеснув себе еще порцию виски и кивнув собственному отражению, как мог бы кивнуть человеку, с которым еще не определился, нравится тот ему или нет.

К телевизору он обернулся, когда картинка уже сменилась, хотя сюжет оставался прежним. Увидев на экране профессора Маула, он сразу же полностью сосредоточился. Пауль Мор отлично помнил, что до выступления профессора Маула в Грангатском суде общее мнение склонилось к тому, что даже в худшем случае речь может идти только о непредумышленном убийстве. Мора очень заинтриговало, не изменилась ли позиция профессора Маула за все эти годы.

— Как вы относитесь к назначению второй и равноправной экспертизы в суде присяжных? — поинтересовался интервьюер.

В деле Арбогаста именно этот вопрос был судьбоносным, потому что, несмотря на явную недостаточность улик и особую тяжесть предъявленного обвинения, защите так и не удалось настоять на экспертизе. Майер, вспомнил Мор, так звали адвоката, который не сумел справиться со своей задачей.

— Существует опасность, пусть и эвентуальная, что другому эксперту захочется сказать что-нибудь тоже другое, просто чтобы соригинальничать, а ведь другое далеко не обязательно является правильным.