Дело Арбогаста

— Кстати говоря, машину тебе придется оставить в городке. До нашего дома на ней все равно не доедешь.

И впрямь, по тропе до дома Сарразина можно было прокатиться разве что на тачке — такою та оказалась узкой. За городом стояла поразительная тишина, на крутом склоне горы уже начало темнеть. Лишь изредка, если с тропы на миг открывался вид на озеро, становилось немного светлее. И вдруг Сарразин со Сью застыли на месте, давая гостю возможность полюбоваться красотой окрестностей.

— Мне кажется, Арбогаст вот-вот сорвется, — воспользовавшись этой краткой остановкой и не без колебаний произнес адвокат. В руке у него был “дипломат”.

Фриц Сарразин, кивнув, промолчал. Но адвокат, как это ни странно, сумел прочитать его мысли: в некотором роде все, что происходит или может произойти с Арбогастом, не имеет значения. У них обоих все равно нет другого выхода, кроме как продолжать то, что они начали. Помочь Арбогасту они сейчас не могли, так не все ли равно, что с ним станется. Сарразин кивком указал на Сью, обогнавшую их уже на добрые тридцать метров, и они молча устремились вперед и, так и не сказав больше ни слова, проделали остаток пути.

Адвокат обратил внимание на то, что спортивные туфли Сью были подобраны в тон широкой синей полосе на ее пестром летнем платье, разлетавшемся ниже талии колоколом. На плечи она набросила розовую шерстяную кофту, которую перед тем продержала весь вечер у себя на коленях. Она немного сутулилась, словно выискивая что-то на земле под ногами, и прошла всю дорогу ровным спокойным шагом, а тень меж тем все сгущалась и из лесу веяло влажной ночной прохладой.

29

Сидя на краю кровати, Сью все еще гладила седые волосы у него на груди, как будто перебирала на пляже мелкий белый песок. Сарразин неподвижно лежал в постели. В спальне было еще очень тепло, хотя окно во всю стену оставалось распахнуто и снаружи веял полночный ветер. Свет с террасы означал здесь, в спальне, лишь белый прямоугольник на потолке, да едва заметную, контурную, подсветку всего остального. Сью знала, что Фриц сейчас любуется ее спиной, линией плеч и груди, качнувшейся чуть ближе к мужу, пока она его гладила. Кожа у него была сухой и мягкой на ощупь. Именно это она, сойдясь с ним, и нашла приметой старости. Поздно, подумала она и закрыла глаза. Они засиделись на террасе, и огни проносящихся в долине автомобилей давали Ансгару Клейну повод убеждать их не прерывать приятной беседы. Наконец они оставили адвоката наедине с последней, только что откупоренной бутылкой греческого вина. С закрытыми глазами Сью почувствовала прикосновение мужа и поняла, что он проводит рукой ей по бедру. Она уже засыпала. Прислушиваясь при этом к шорохам, доносящимся с террасы, к легкому звону, с которым Клейн в очередной раз извлекал бутылку из ведерка со льдом, к шуму, с которым он отодвигал и вновь придвигал стул, и к его раздраженному бормотанию себе под нос.

30

Пауль Мор жил в той части Фрайбурга, где все улицы названы в честь лиственных деревьев, но листва в тесных палисадах выстроившихся в ряд домов начала уже облетать. Оторвав взгляд от письменного стола в квартире на первом этаже, он посмотрел на два плодовых дерева, растущих вплотную к маленькой вымощенной камнем террасе, на высоченную березу в дальнем конце сада, стоявшую здесь, должно быть, когда этой улице дали название, и наконец на живую изгородь из буков, обрамляющую сад. Стояло 28 сентября 1967 года, к жене его только что кто-то пришел в гости, он слышал звук звонка, потом шаги в коридоре, голоса из гостиной, смех. Раскрыв газету, он прочитал: “В ДЕЛЕ АРБОГАСТА НЕ ОСТАЛОСЬ БОЛЬШЕ НИКАКИХ ВОПРОСОВ”. Специально образованная по такому случаю комиссия Немецкого общества судебной и социальной медицины подтвердила выводы одного из своих членов, профессора Маула.

Мор был глубоко поражен. Этого он, исходя из освещения дела в прессе за последние месяцы, никак не ожидал. После короткого свиданья с Арбогастом на экране телевизора ему вновь и вновь попадались на глаза сообщения о находящемся в тюрьме теперь уже четырнадцать лет узнике, а на этой неделе о нем прошел даже целый репортаж в “Шпигеле”. После этого он извлек из архива и забрал домой подборку давнишней прессы по делу. Папка оказалась порядочно истрепанной, чтобы не сказать попросту ветхой, а ее содержимое представляло собой пухлую пачку газетных вырезок, включая наклеенные на отдельный лист бумаги; все они давным-давно пожелтели и стали неудобочитаемыми, лишь некоторые приобрели и вовсе нездоровую пепельную белизну. С самого верху лежала его собственная заметка 1955 года, и сейчас Мор перечитал ее еще раз. Он постоянно испытывал нечто вроде стыда, когда ему случалось проглядывать старые статьи, заголовки, иллюстрации, — остро актуальные когда-то, они ведут затем жалкую жизнь в архивах, и когда их извлекают на свет божий, все оказывается безнадежно оторванным от реальности, включая даже рекламные объявления.