Дело Арбогаста

Начавшись лениво, дождь вскоре превратился в самый настоящий ливень, струи которого практически перпендикулярно хлестали по окнам разогнавшегося меж тем поезда. Более пяти часов поезд следовал теперь без остановок — до пограничной станции Герстинген — и мчался на приличной скорости, лишь изредка сбавляя ее и словно бы переходя на шаг. И это означало, что сейчас в противоположную сторону пронесется экспресс, каждый раз появляющийся внезапно, как будто из засады. Пролетал экспресс с грохотом, после чего становилось очень тихо. Один раз Катя увидела на горизонте электростанцию; чаще же всего ее взгляду представали аллеи голых деревьев, мощеные булыжником, кажущимся из поезда спинами полузакопанных в землю животных. И, конечно же, — черные сырые бескрайние поля, над которыми постепенно начинало смеркаться. Катя Лаванс не пошла в вагон-ресторан. У нее были с собой бутерброды, яблоко и термос с чаем. Меж тем воздух в купе по-настоящему прогрелся. На остановках металлические конструкции тикали, как часы, словно спеша продолжить путь.

В Герстинген поезд прибыл в семнадцать тридцать пять. И простоял одиннадцать минут. Пограничный контроль медленно обходил вагоны. Закрыв глаза, Катя дожидалась, пока к ней заглянут. На сей раз ей пришлось показать содержимое чемодана. На этой станции поменяли локомотив — с парового на электрический; в девятнадцать ноль восемь прибыли в Фульду. Во тьме Кате казалось, будто местность за окошком стала сперва холмистой, потом вновь ровной; они остановились в Ганау и наконец, с небольшим опозданием, в двадцать минут девятого прибыли во Франкфурт. Не дожидаясь остановки, еще когда поезд шел по железнодорожному мосту через Майн, Катя надела серое шерстяное пальто и вышла в тамбур. Она не посчиталась с тем, что поезд примчится в город не по прямой, а кружным путем. Но вот и вокзал, напомнивший ей тот, что в Лейпциге. На платформе, как и договаривались, ее встречал Ансгар Клейн.

Он поздоровался с Катей, забрал у нее чемодан и через северный выход провел ее на парковку. Заводя машину — белый “мерседес”, как она обнаружила, он спросил:

— Ну и куда же теперь?

— В каком смысле?

Она не поняла, что он, собственно, имеет в виду.

— Куда вас доставить? В какой гостинице вам бы хотелось остановиться?

— Разве вы не зарезервировали для меня номер?

Ансгар Клейн выдернул ключ зажигания и посмотрел на нее сперва изумленно, а потом виновато.

— Ах да. Простите, пожалуйста, но я это совершенно упустил из виду.

— Может быть, вы объясните мне, каким образом я могла бы сделать это из Восточного Берлина сама?

— Ад, вы, разумеется, абсолютно правы. Я действительно прошу прощения. — Какое-то время он поразмышлял. — Знаете что? Вы просто-напросто переночуете у меня!

— Вот уж нет!

— Да почему же? У меня есть лишняя кровать, да и поесть я что-нибудь приготовлю. А гостиница успеет вам надоесть за целую неделю в Грангате. Ну как, согласны?

Катя, кивнув, откинулась на красную кожу сиденья. После развода доктор Клейн жил в маленькой квартире в западном конце Франкфурта. Это была новостройка на улице Арндта, воздвигнутая между двумя пятиэтажками эпохи “грюндерства” на месте третьей, разбомбленной. Сплошь застекленная лицевая сторона с видом на улицу, две проходные комнаты без дверей, белые циновки на стенах и светлый паркет делали квартиру просторной и как бы воздушной. Для начала доктор Клейн откупорил бутылку французского красного вина, исчез затем на кухне и вернулся оттуда, с блюдом, заставленным бутербродами со шпигом, огурцами и крутыми яйцами — на русский лад. В другой руке у него очутились тяжелые хрустальные бокалы. Достав со стеллажа пластинку, он поставил ее на проигрыватель. Причем сперва тщательно протер с обеих сторон особой щеточкой и аккуратно очистил от невидимой пыли иголку, благо проигрыватель подсвечивался изнутри маленькой красной лампочкой. Звук он установил негромкий.

Катя Лаванс в напряженном ожидании замерла на диване. Большой оркестр опробовал инструменты, в зале зааплодировали, потом наступила тишина. Тихо взялись за дело скрипачи, затем последовал быстрый фортепьянный проигрыш. “Вот любимая песня моего дорогого друга”, — по-английски произнес спокойный женский голос. И тут же эта женщина начала петь.

— Нравится?

— А что это?

— Марлен Дитрих. Ее последний концерт. Пять лет назад в Лондоне.

Катя кивнула.