Дело Белки

– Выходим! – скомандовал Иван, и отряд потянулся с кухни. Мне казалось, что я уже начал хоть чуть-чуть ориентироваться в лабиринтах нашей штаб-квартиры. Однако вместо того, чтобы свернуть налево в сторону прихожей, Дурак почему-то двинулся направо. Я, молча, пошел следом, и через какое-то время наша группа оказалась около массивной, запертой на несколько щеколд и засовов двери черного хода. Здесь мы остановились.

– Построились! – приказал Иван Иванович. – Мы с Серым идем первыми. Затем Лев с Алиханом. Василиса и Дмитрий замыкающие. Все готовы?

– Ты ничего не забыл? – прервала его экс-Царевна.

– Ты о чем?

– Мы собирались к шефу вестника отправить.

– Собирались. Пока Али в птичнике не побывал. Василиса вопросительно посмотрела на узбека, и он не замедлил дать объяснения:

– У всех пернатых крылья подрезаны. Раньше чем через неделю не полетят.

– Сволочь! – прошипела раздосадованная женщина, по всей видимости по поводу Кощея. А я лишний раз отметил странное поведение этого сказочного негодяя. То, что хлопот с ним было выше крыши, вопросов не вызывало. Однако при всем при этом он уже неоднократно проявлял какое-то необъяснимое милосердие. Казалось бы, что стоило Кощею придушить Хана, чтобы не мешал искать ключи от наручников. То же и с волком. Зачем было тратить время на связывание Серого и тем более на подрезание крыльев птицам? Перебить их было бы гораздо быстрее. Похоже, Костлявый все-таки был не таким уж конченым злодеем, каким его рисовали народные предания. Не даром же говорится «сказка ложь, да в ней намек». А на что уж она там намекает, леший знает. Зато намек Дмитрия был, куда яснее. В тот миг, когда Иван взялся за первый засов, Счастливчик показал мне, свою растопыренную пятерню и повернул кольцо на среднем пальце. Поблагодарив его кивком, я сделал то же самое и приготовился выйти из штаб-квартиры. Картина, открывшаяся мне за дверью была абсолютно невероятна. Каким-то образом, черный ход старой московской коммуналки вел не в подъезд и на улицу, а выходил прямо на берег речки. Причем не Москва-реки, не Яузы и даже не загнанной в 50-ые годы прошлого века в трубу реки Неглинки. Быстрый поток около, которого мы оказались явно не имел никакого отношения к столице. Собственно, его и речкой можно было назвать с большой натяжкой. Скорее это был крупный лесной ручей, бодро бежавший по своим делам среди высоких сосен и мощных обветренных валунов. Тем не менее, несмотря на скромные размеры, он, по-видимому, был судоходным. По крайней мере так считали мои коллеги, которые быстро раскидали лежавшую вблизи от берега кучу лапника, извлекли оттуда три потрепанных каноэ и одно за другим спустили их на воду. Садиться в них не хотелось. Я подошел к лодке, которая досталась нам с Ханом, и первый раз в жизни пожалел о том, что так и не стал верующим. Перед тем, как лезть в эту посудину очень тянуло перекреститься, а заодно поцеловать Коран и сходить в Синагогу. Наше плавсредство выглядело так, будто его выдолбили из половинки гигантского парникового огурца, и пускаться на нем в путешествие, казалось таким же идиотизмом, как прыгнуть со скалы, приделав к спине крылья сплетенные из шишек, папоротника и сосновых веток. Похоже, что узбек разделял мое мнение. Самыми глубокими водоемами, которые он встречал у себя дома были канализационные арыки в родном кишлаке его бабушки и городской фонтан на одной из площадей Ташкента. Таким образом, воду Алихан уважал и даже любил, но только в том случае, если она текла из крана, а не когда возникал риск погрузиться в нее полностью навсегда или по крайней мере денька на три. Между тем, остальные два каноэ уже приняли своих пассажиров, так что медлить было нельзя. Поэтому я решил помочь своему сухопутному напарнику, и первым забрался в наш водоплавающий гроб, продемонстрировав тем самым, что у нас все-таки есть шанс не сразу пойти ко дну, а сперва помахать веслами. Подействовал ли на него мой пример, или Алихану просто стало стыдно в одиночестве торчать на берегу, изображая Ассоль в узбекском халате, но так или иначе он тоже сел в челн. Правда, едва его задница прикоснулась к сидению, лодочка стала слегка покачиваться и вибрировать, как будто где-то под нами заработал невидимый ранее мотор. Но на самом деле никакого мотора там не было. Просто бедный узбек мелко трясся от страха. Однако я сделал вид, что ничего не заметил. В конце концов, мужество заключается не в том, чтобы ничего не бояться, а в том, чтобы героически преодолевать свои фобии. Так что на мой взгляд Хан проявил себя вполне мужественным человеком.