Дело Бронникова

В 1924-м вышел в нью-йорском «Издательстве М.Н. Бурлюк» (в протоколе допроса указано неверное отчество Марии Никифоровны Бурлюк, жены Давида Бурлюка — ошибка то ли следователя, то ли самого Крюкова) 1-й кооперативный сборник преимущественно футуристического направления «Свирель Собвея». В сборнике представлены были поэты, писатели, художники — в основном русские эмигранты, живущие в Америке. Открывался он девизом «В единении сила!». Произведения Крюкова и здесь нет. Вероятно, познакомившись с изданием «Свирель Собвея» 1924 года, он рассчитывал на публикацию своего «дворянско-пацифистского произведения “Проклятие войне”» в следующем его выпуске. Но больше этот сборник не издавался.

Произведения А.А. Крюкова (редкий случай) остались в материалах его следственного дела. Он добросовестно переписал их для следователя собственной рукой, возможно, рассчитывая на то, что встретит в его лице заинтересованного читателя. Попытался даже вступить со следователем в доверительно литературоведческую беседу об одном из своих стихотворений: «Написанное под влиянием странно скрестившихся в данном случае Альфреда де Виньи (французский романтик) и Мережковского, оно оказалось очень манерным и фокусно-надуманным, никогда мною нигде не читалось и приводится мною здесь лишь для полноты антисоветской грани моего творчества». Приведем фрагменты тех его поэтических текстов, которые он сам ценил.

Проклятье войне

…Был вечер осени поздней и теплой,
Был сад, раскинувшийся над рекою,
Переполненный цветущими левкоями
На клумб ароматных копнах.
Они были тихи и задумчивы
Под деревом, где стояли носилки.
Снаряды с шипением чиркали
По редким рассеивающим тучам.
Она гладила руками его волосы…

Поэма «Актябрь»

…Я люблю все, что дышит ушедшим,
Все, что прошлого носит намек, —
Роковые турнирные встречи
Под шуршанье атласных знамен,
Времена, когда в залах Растрелли
Свет кенкетов ложился от свод,
Когда юный престолонаследник
Танцевал с моей бабкой гавот…

Что-то наивно мальчишеское есть в таком названии: чтобы подчеркнуть свою ненависть к этому месяцу, Алексей Крюков, как пояснил сам, «нарочно назвал ее <поэму> так, через букву “А”».

* * *

Да, я знаю, вы правы, меня не признавая,
Таким, как мне, не место на пиршестве
торжествующего хама,
В священной роще меж мраморными храмами
Затаена моего творчества звенящая наковальня.
…Не признаете, потому что вы меня боитесь,
Не пускаете в печать, потому что знаете,
Что мой первый же выход станет событием,
Что в свете моей славы, сразу прочной и длительной,
Сгорят все имена вашей сбродной шатии,
Эй вы, ЛОКАФы, Анны и ФОСПы[102]

,Вы, монополисты поэзии пресной,
Помните — весь рев толпы многоголосой
Смолкает при державном окрике Кесаря…

С «толпой многоголосой» Алексей Крюков к 1930 году воочию столкнулся и в своем доме, и на первой самостоятельной работе. Привычный с детства, родной, просторный дом разрушался и наполнялся чужими людьми. Его, Алешу, жившего здесь с самого рождения, маму и тетушек «уплотнили». В квартире поселились теперь: ветеринарный инспектор, чертежница, работник торгового ларька, рабочие лакового завода и завода «Большевик», воспитательница детского очага, одинокий старик-пенсионер и несколько шумных детей…

Он привык ходить по городу пешком — в школу, в институт, в издательство «Academia». Теперь же на рассвете он спешил к остановке 25-го трамвая, брал его штурмом и, зажатый толпой, больше часа добирался до завода «Электросила», а дальше — своим ходом в конец Московского шоссе. Там было построено здание в стиле конструктивизма для школы заводского ученичества (ЗУ), где выпускник Высших государственных курсов искусствознания ГИИИ А.А. Крюков получил место учителя русского языка и литературы. Теперь наконец-то появился у него собственный заработок.