Этой зимою мне стукнуло тридцать,Из которых уже 8-й год заключен в спертом воздухе неволиИ, однако, только сейчас вот к Вам, к первому обращаюсь я —не довольно ли?Право, не слишком ли перегружена уже неудачливостью доляТого, кому без конца суждено в этом тусклом омуте биться?До сих пор спокойно и неколебимо я молчал,Не докучая никому никакими мольбами и прошениямиИ на душе было — не то, чтобы какое-нибудь отчаяние,Но даже и смакование под Достоевского, что, вот, сижу я,всяким бедствиям мишенью.К тому же все это казалось вовсе не «всамделишним»,А так, какой-то случайной и короткой неразберихой,Чем-то вроде спектакля, в котором я максимально бережноИ старался проводить ту роль, на которую я был будто бывременно запихнут.Так все это и расценивалось, как недолговечная ерунда,Чудной эпизод — поучительный лишь и кратковременный.А жизнь?.. Она еще завтра начнется; и вот тогда-то,Лихо вскинув ногу в сверкающее стремя,Понесусь я в шири обещающе-необъятные…Но сегодня так неожиданно вокруг этого ЧибьюЗазеленели вдруг частоколы чахлого леса. —И до чего уж это резко, прямо вот по сердцу мне бьютБелые стволы берез, изумрудом заплесканные!Да, в России-то ведь лето уже,По-прежнему напряженно пульсирует жизнь,А я? — Просто послушный наглому окрику судьбы: ужеНа семь лет постаревший, полуголодный, в лагерной ветоши.И совпало еще то, что совсем на дняхЯ прочел о Вас теплые строки Байдукова[107],А сейчас перечитываю толстовского Петра I.И за шестью буквами, традиционным благоговеньемзапахнутыми,Я видел теперь будто бы давно мне и близкого, и знакомого,Которым только одним к тому же и может быть прерванМоей жизни принудительно навязанный закат.Вкратце: с ходулей иллюзорности сброшенный,Я заметил, что жизнь проживается ведь не дважды,И, совершенно не в силах прозябать здесь дальше,Вас, Иосиф Виссарионович, просто и открыто спрашиваю:Неужели из-за кем-то раздутой 58-10Так мне и задохнуться в этом нужнике,В то время как, говорю это без малейшей самолести,Я бы мог быть для страны и полезным, и нужным?Так вызволите же меня из этой кислой плесени,И даю Вам честное словоОбязательно сложить такие песни,Что всех других лучше и чудеснейСтанут родину славой оковывать!P.S. В судьбе моей много необычного,Такого, во что заочно трудновато и поверить.Я прошу меня вызвать в Москву, поэтому,Надеясь, что Вы или товарищ БерияМожет быть, снизойдете до чудаковатого поэтаИ переговорите со мною лично.
Крюков Алексей Алексеевич
Чибью, Строймонтажконтора
Естественно, ответа на это поэтическое обращение не было, да и быть не могло.