Дело Бутиных

— А мы? Мы с Багашевым? — приосанился Зензинов. — Мы что — не сгодимся? Приглядим, милостивый государь, приглядим!

— Спасибо, Михаил Андреич… Мне было бы очень худо, ежели вы от меня отвернулись…

— Да вы что, сударь мой! Всю жизнь впрямую, а под конец вбок? Извольте объяснить старику, чем вызваны ваши подозрения!

— Михаил Андреич… — голос Бутина чуть дрогнул. — Поймите меня… Вам ведомо, что у наших женщин в дому сплошные хлопоты. Семейство большое, гости ежедневно, деловые приемы, а тут еще и спектакли и музыкальные вечера… Невестка моя — натура деятельная, серьезная, — и это вам известно! — раз общество доверило попечительство — душу вложи, а чтоб нерчинская прогимназия была в наилучшем виде: учителя устроены, дети ухожены, родители довольны! Она своих средств едва ль не половину тратит, да и я не жалею. То чаепитие для господ учителей, то подарок юбиляру-математику, то у добросовестнейшей гимназистки день рождения… У нее свои визитерши: с кем-то рукоделием, с кем-то шитьем поделиться, у той музыкальный талант, прослушать, а то целая толпа милочек — на репетицию… У Татьяны Дмитриевны свои хлопоты, она с Маурицем объявлена, осенью свадьба, может, в этом браке найдет счастие свое. У нее одно на уме: закупки, наряды, обставить свой угол, предстоящая поездка по Европе… А за садом смотрит, сад для нее, что для Маурица музыка, а для меня — наша фирма. Так кому дом-то вести? Вот так и получается…

— А что, милостивый государь, получается? — глухо сказал «даурский пастух», низко опустив тяжелую седую голову. Он уже догадывался, с какой главной новостью пришел к нему любезный сердцу его Бутин Михаил Дмитриевич, Миша, зять его любимый…

— Женюсь я, Михаил Андреич, — виновато сказал Бутин. — И дому нужна хозяйка, и мне семья…

— Кто ж жена будущая? — не подымая головы, спросил Зензинов, и будто прозвучало: «А как же жена прошлая? Разве кто заменит тебе нашу Сонюшку?» Зензинов медленно поднял косматую голову. — Или еще не выбрали?

— Марья Александровна… Должны знать ее…

— Как не знать. Из Шепетковских. Полковничья дочка. Собою девушка видная. Хотя из военных, отца разумею, а не свистунья!

Холодок все же пробежал меж ними. Провеял. Однако любовь к Бутину превозмогла и ревность, и боль, и горечь воспрянувшей памяти… Жизнь есть жизнь. Восемь лет прошло с той грустной поры, и восемь лет Михаил Дмитриевич один…

— Друг мой, — сказал старый Зензинов. — Я вам не помеха. Вот этой чашей помянем Софьюшку… Вот так… А этой восславим жену вашу Марию… Будьте счастливы, Михаил Дмитриевич!

26

Собираясь в Америку, Михаил Дмитриевич совершил объезд своей золотопромышленной и торговой «империи».

На посещение главных приисков, Николаевского железоделательного, двух винокуренных заводов, крупнейших складов и контор ушло более двух месяцев. Он любил эти деловые поездки, они помогали находить слабые места в обширном и разнообразном хозяйстве, выявляли работников как старательных, так и нерадивых, а еще — ощущение воздуха, пространства, запаха земли, деревьев, сопок и встречи с интересными людьми. Его сухощавое, костистое, тренированное тело не боялось дорожных встрясок, дощатых нар, неудобных ночевок, долгих перегонов меж Витимом и Зеей, меж Селенгой и Шилкой.

На Амурские прииски он отправлялся вместе с Михаилом Коузовым, механиком-самоучкой.

Три бутинских парохода — «Нерчуганин», «Соболь» и «Нерпа» — грузились с колес у Сретенской пристани товарами для Маломальского, Марьинского, Соловьевского, Нагорного, Золотинского и других разработок. В числе грузов были и две золотопромывальные машины, еще более благоустроенные Коузовым, которому не терпелось самолично собрать и пустить их в ход.

Коротконогий, лысоватый, с вечно взъерошенной бородой, Михаил Авксентьевич Коузов знал себе цену, к золотопромышленникам относился в лучшем случае как равный к равным. Он нагляделся на приисках — каково и каторжному рабочему, каково и такому же подневольному свободному, наемному люду: мастеровым, подмастерьям, рудокопцам, промывальщикам, рудоразборщикам. Видел, как били палками и забивали до смерти розгами за ничтожную вину, как целые семьи жили без хлеба многими днями, дети умирали с голоду, поскольку вольной продажи не было, а из казенных магазинов не выдавали, даже когда управляющие и смотрители просили помочь народу. Видел и обвалы из-за гнилых крепей, когда под толщей породы заживо гибли десятки рабочих. Нагляделся на тупость горных инженеров, обер-офицеров, горных кондукторов, унтершихтмейстеров, штейгеров, не желавших облегчить труд горнорабочих — к чему им механизмы, усовершенствования, когда есть кирка, лопата, а к ним даровые, подневольные руки!

С Бутиным Коузов сошелся, но не сразу, однако вскоре оценил предоставленную ему свободу действий, честную и щедрую оплату труда, а главное то, что Бутин вникал в замысел, интересовался техническим решением какой-нибудь новинки, а другой раз засучивал рукава и брался помогать ему как подмастерье.