Дело было так

Уродливый или нет, но после маминого возвращения в Нагалаль отец начал посылать ей письма, а она — на них отвечать. У мамы было тогда много поклонников среди деревенских парней — все, как на подбор, высокие и сильные, светловолосые и голубоглазые («или наоборот», — замечал позже отец со снисходительностью победителя), но переписка между Иерусалимом и Нагалалем становилась все энергичней, а уж в эпистолярном искусстве с отцом не мог бы потягаться ни один из маминых поклонников во всей Изреельской долине.

Как я уже говорил, отец был тогда учителем, и, когда в школах начались летние каникулы, он написал маме, что планирует навестить своих родственников в Эйн-Хароде, Гинносаре и Кфар-Иехезкеле, и спросил, может ли он заглянуть по дороге в Нагалаль. Когда он появился у нас — обгоревший с непривычки, с красной шелушащейся кожей, — выяснилось, что большую часть пути он нарочно шел пешком, рассчитывая немного загореть и поупражнять мышцы, чтоб не предстать перед маминой семьей во всей своей неприглядности — этакий городской очкарик, типичный бледный, тощий и слабосильный «тилигент».

Ему, однако, не суждено было произвести хорошее впечатление. Он заявился в Нагалаль в самый неподходящий момент, продемонстрировав этим полное непонимание образа жизни и привычек семьи, к которой ему предстояло присоединиться. Он прибыл в пятницу утром, в канун Большой Уборки! И это его неведение породило еще одну ужасную ошибку: он не обогнул дом, а постучал прямо в переднюю дверь и вошел через нее еще до того, как бабушка Тоня успела крикнуть свое заветное: «Вокруг! Со двора!»

Он вошел как раз в ту минуту, когда мама и Батшева, стоя во дворе между «прачечной» и «платформой» шумно вытряхивали покрывала. Бабушка Тоня, испугавшись, что гость сорвет ей церемонию наведения субботней чистоты, встретила его крайне насупленно и хмуро и велела сесть где-нибудь в сторонке, а дочерям сурово приказала продолжать свое дело. Вежливый гость выразил желание тоже чем-нибудь помочь, и дедушка Арон, сжалившись над «тилигентом», послал его за курятник высаживать огурцы. И тут отец совершил свою третью роковую ошибку. Поскольку дедушка сказал ему, что между одним огурцом и другим нужно оставлять по тридцать сантиметров, он отправился на огород, вооружившись линейкой, клиньями и шнуром. По другой, еще более насмешливой версии, он прихватил с собой вдобавок ватерпас и транспортир, а для пущей точности — также циркуль с секстантом, ибо хотел все измерить, проверить и посадить, как следует быть, чтобы произвести на мамину семью хорошее впечатление. Расстояния у него действительно получились точными, и огуречный ряд оказался прямехоньким, как стрела, но дело в том, что за два часа он высадил ровно десять огурцов.

Это происшествие наградило его прозвищем «ШАлев», с насмешливым ударением на «А»[24], и, как это характерно для Нагалаля, оно здесь долго не забывалось. Даже годы спустя, когда он уже сделал себе имя другими делами, не менее важными, чем высаживание огурцов, ему все равно при каждом удобном случае напоминали эту историю.

А что до самого визита, то вначале в семье думали, что мама пригласила молодого учителя просто потому, что он пишет стихи, а она очень интересуется литературой, но после ужина они вышли «погулять в полях», как писала в своем стихотворении Лея Гольдберг, и вскорости выяснилось, что этот очкарик ШАлев весьма умело ухаживает за нашей Батией, а наша Батия тоже отнюдь не чурается его общества. Прошло еще сколько-то дней, и она окончательно покинула Нагалаль и отправилась к нему в Иерусалим, «в дальнюю даль, в неизведанный край», как та же девочка Айелет у Кадии Молодовской, но даже в организации их свадьбы бабушкина любовь к чистоте сыграла не последнюю роль.

Дело было так: когда они решили пожениться, мать отца, бабушка Ципора, приехала в Нагалаль, чтобы обсудить с бабушкой Тоней все необходимые детали. Наш деревенский дом был, понятно, самым естественным и подходящим местом для свадьбы. Но время было зимнее, и бабушка Тоня потребовала отложить свадьбу до лета, потому что в зимнюю слякоть гости нанесут ей в дом «кучу грязи». Однако отец не согласился. Во-первых, ему не нравилась отсрочка, а во-вторых, он уже успел изучить свою будущую тещу и поэтому имел все основания думать, что летом она опять потребует отложить свадьбу, потому что на этот раз гости нанесут ей в дом «кучу песка». По счастью, бабушка Ципора в вопросах чистоты была куда терпимей и спокойней, поэтому свадьбу, в конце концов, устроили — но в Иерусалиме, и гости, приехавшие из Долины, нанесли грязь и песок в ее дом.