Дело частного обвинения

— Об этом кто ж говорит… А как насчет выходов наверх?

— Дело у вас? У вас. Значит, знаете — пока ни наверх, ни за бугор — ничего конкретного. Работает Крот — не все сразу.

— Я понимаю. Уже уходите?

— Да, с вашего разрешения. Дел накопилось — конец квартала.

— Ну — всего доброго. До встречи.

— До свидания, товарищ генерал.

— Еще чайку, Игорек? Можно я вас так буду называть? — Маленькая, вся в седых букольках старушка придвинула к Чистякову редкой работы фарфоровую вазочку с вареньем. — Прошу, абрикосовое!

— Спасибо, Анастасия Всеволодовна, спасибо, голубушка. — В первое же мгновение, как после его звонка без всяких расспросов и рассматриваний в глазок открылась дверь курьевской квартиры, Игорь однозначно безусловно просчитал хозяйку. Аккуратная блузка с рюшами, пуховый платок… Медленно тающий осколок «старого режима», реликт провинциальной российской интеллигенции. У них в педагогическом была такая — даже двоек не ставила, из деликатности, чтоб не унизить хрупкое достоинство студента. — Я еще, с вашего позволения, чашечку выпью — и пойду. Неизвестно, когда Саша вернется, — что я буду надоедать!

— Бога побойтесь, Игорек! Гость в доме — радость. В свое время у нас с мужем вечера не было, чтобы кто-нибудь не навестил… Подруги гимназические, Сашиного папы сослуживцы, молодежь… — Голос ее снизился до шепота. — Даже Абрам Володарский, брат того самого Володарского, он в двадцатые годы в ссылке в нашем городе жил. Поверите — стихи мне писал!

— Что вы говорите!

— Правда-правда! Я вот сейчас альбом принесу… — Анастасия Всеволодовна, как и все старики, не избалованная вниманием со стороны «племени младого» и в тайне страдающая от этого, за неполные два часа успела проникнуться симпатией к вежливому, любознательному и опрятному юноше, приятелю ее сына.

Да и Чистяков, поначалу старательно игравший избранную роль, постепенно все более увлекался. Вслушиваясь в старомодно-безукоризненную русскую речь, перебирая пожелтевшие фотографии, письма, почетные дипломы и значки с давно забытой символикой, он ощущал себя попавшим в другой мир, бесконечно далекий от кровавых бандитских разборок, мата, продажной любви, поголовного стукачества и вечной погони за тряпками и деньгами.

В этом мире гимназистки провожали на фронт кузенов-вольноопределяющихся, любимое фортепьяно вспыхивало от опрокинутой при обыске «буржуйки», а из комсомола исключали за классово-чуждую блузку. Здесь в тридцать восьмом забирали отца, в сорок седьмом — мужа. Решения очередного съезда на долгие годы смертельно ссорили родных сестер, а открытие БАМа отмечалось как семейный праздник…

— А вот и Саша! — Хозяйка глуховато склонила голову на мелодичный сигнал дверного звонка. — Прошу прощения, Игорек, одну минуточку.

Анастасия Всеволодовна, заспешив, скрылась в прихожей. Чистяков в два глотка допил почти остывший чай и сунул руку во внутренний карман пиджака — пальцы привычно нашли миниатюрную кнопку диктофона.

— У нас гость, Сашенька.

С этого момента японская аппаратура фиксировала каждый звук.

«…— Итак, я еще раз формулирую нашу просьбу. Необходимо, чтобы Пароходство не продлевало договор с финнами. Вместо этого все пассажирские суда должны быть переданы в аренду фирме „Норд-Вест круизез“ — справочные материалы и условия контракта указаны в этих бумагах. Условия, кстати, божеские — не хуже и не лучше, чем те, что были. Лично вам — пять тысяч долларов. Без оформления.

— Вы закончили?

— Ну, это зависит от того, что вы мне сейчас ответите.

— А вы как думаете?

— Наверное… Наверное, вы меня пошлете. Подальше.

— Вот именно. Я ж уже сказал тому — который до тебя приходил. Не смею задерживать.

— Да ничего — посидели, поговорили… Спортом-то занимаешься?

— Некогда — дела. Слышь… Хозяева твои, суки, точно рассчитали — кого другого я бы вообще сразу же выкинул. А ты… Я же когда-то завидовал тебе страшно — чемпион, красавец!

— А теперь — вон как повернулось. Ты теперь — ого-го!

— Да ладно! Просто мне — повезло, тебе — нет. Бывает.

— Бывает… Ты ж так и не женился? Семьи нет?

— Нет.

— Одна мама… Чудесная женщина. Любишь ее?

— Не понял.

— А что ж тут понимать… Купить тебя нельзя, убить — смысла нет. Но наказать-то как-то за неуступчивость надо?

— С-сука!

— Тих-хо. Тихо. Руку сломаю.

— Сашенька, что у вас тут?

— Ничего, Анастасия Всеволодовна! Молодость спортивную вспомнили, балбесы. А Сашка — здоров, здоров по-прежнему!

— Все в порядке, мама. Иди…

— Вот так — лучше.

— Подонок!

— Брось. Сам посуди — зачем тебе это? Ради чьих-то миллионов рисковать мамой! Мамочкой… мамулей? А? Как ты ее называешь дома?..»

Степаненко щелкнул клавишей. Лента остановилась.

— Круто. Я бы даже сказал — крутовато.

— Не одобряешь? — Чистяков впервые почувствовал свое право разговаривать с Мастером на равных.

— Чего уж там. Победителей не судят. — Судя по внимательному спокойному взгляду Степаненко, он признал за Игорем это право. — Но не забывай, что цель не оправдывает средства. Она их определяет.

— Понял, Мастер. Ты пленку до конца прослушал?

— Да.

— Курьев завтра все подпишет. Никуда не денется.