Дело чести

— Поедем в Пирей, — сказал он Хикки. И когда Хикки повел машину по пустынным улицам, Елена почувствовала смятение от всего пережитого. Она не воспринимала материальной поверхности предметов; они воздействовали на ее чувства тем, что скрывалось за поверхностью.

На разрушенных бомбежкой улицах Пирея, среди низких домов из дикого камня Квейль и Хикки испытывали то же самое чувство, что и в Афинах. Хикки было жутко кружиться в этом мертвом месте с застрявшими о нем живыми людьми. Он погнал машину к докам. Среди хаоса полузатопленных судов, разрушенных доков и черных пожарищ они увидели единственный неповрежденный пароход. Хикки кое-как нашел испещренную воронками и усеянную обломками грунтовую дорогу, ведущую к разбомбленному концу доков, где стоял этот нетронутый пароход. Вокруг парохода суетились люди в черном и в мундирах; кое-где мелькали широкополые австралийские шляпы. Пароход был всего в три тысячи тонн и шел под греческим флагом.

— Вот он, — сказал Хикки.

— Небольшой, — заметил Квейль, и это было все, что он смог сказать.

— Что я буду делать на Крите? — спросила Елена.

Квейлю было страшно слышать ее голос.

— Либо поедешь оттуда прямо в Египет, либо подождешь меня. Я, вероятно, через несколько дней буду гам. И отыщу тебя. Лоусон о тебе позаботится.

Они взошли на палубу. Часовой-австралиец на борту парохода не остановил их, потому что пасмурный день уже сменялся сумерками. Было плохо видно.

Они увидели Лоусона, который тащил чемодан на переднюю палубу.

— Приехали, значит? — обратился он к Елене.

— Да.

— Куда идет пароход? — спросил его Квейль.

— На Крит. В Суда-Бэй, кажется. А потом в Александрию.

— Вы не бросите ее?

— Не беспокойтесь, — ответил Лоусон. И, обращаясь к Елене, добавил: — Наверху, на палубе, лучше. Ставьте свои чемоданы к нашим.

Военные корреспонденты стояли отдельной группой, тут же австралийский сержант устанавливал пулемет «Брен». У некоторых из них были зеленые нашивки с надписью: «Британский военный корреспондента, — у других, как у Лоусона, надпись гласила: „Иностранный военный корреспондент“. Все они относились к происходящему, как к веселой игре, и все время искали в небе бомбардировщики. Лоусон представил своим спутникам тех, кто стоял поближе других, и они поклонились Квейлю, с любопытством рассматривая его лицо. Некоторые из них хорошо знали Лоусона. Один американец взял чемодан Елены и поставил его рядом со своим портпледом. Она сдержанно поблагодарила его, и он заметил ее сдержанность и удрученность и не стал мешать ей, когда она пошла обратно к Квейлю. Уже стемнело, и Квейль почувствовал толчки старой машины под палубой. Ему не хотелось уходить, но он знал, что при такой сумятице невозможно рассчитывать на сигналы перед отплытием. На палубе страшно шумели, солдаты что-то кричали в трюм. Вдруг Квейль услышал, что они толкуют о пленных.

— О каких это пленных идет речь? — спросил он одного из корреспондентов.

— Трюм набит немецкими пленными, — ответил тот.

Тут до него донесся громкий смех и крик с другого борта.

— Это Тэп! — воскликнул Хикки, разговаривавший с Лоусоном.

— Да.

Квейль тоже узнал голос Тэпа.

— Эй, Тэп! — крикнул Хикки.

Видеть его они не могли.

— Хикки! Черт тебя дери, где ты?

Тэп подошел к ним.

— Ах ты, подлец, — продолжал он с радостным смехом. — И Джонни?

— Откуда ты взялся? — спросил Хикки.

Они пожали друг другу руки.

— Ты тоже едешь? — кричал Тэп.

— Нет.

— Объясни мне, что случилось. Вы что, решили оставить меня в Янине? — обратился Тэп к Хикки.

— Сам не знаю. А ты едешь на этом пароходе?

— Я был в штабе, и меня послали сюда.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Хикки.

— Превосходно. А ты что здесь делаешь?

— Мы провожаем невесту Квейля.

— Елену? — переспросил Тэп. — Она здесь?

Елена приподнялась и тихо сказала:

— Хэлло!

— Вот превосходно!

Тэп очень обрадовался. Он поставил возле себя где-то раздобытый чемоданчик.

Квейль услыхал какой-то выкрик на греческом языке и звук колокола.

— Отдают концы, — поспешно объяснила Елена.

— Надо идти, — сказал Квейль.

Они пошли к сходням. Концы были отданы, и машина уже работала.

— Ты опять будешь летать? — спросила Квейля Елена.

— Не знаю, — ответил он.

Он подошел к ней вплотную. Поцеловал ее крепко и нежно. Почувствовал, как ее руки коснулись его спины и как все ее внутреннее существо охватил подавленный трепет, и понял, что она вот-вот готова сломиться, но держит себя в руках. А она чувствовала всю его нежность и жалела его за то, что он так переживает ее горе.

— Мы скоро увидимся, — сказал он.

Провожающие уже сходили; Хикки простился с Еленой.

Квейля вдруг обрадовала мысль, что Тэп здесь; в эту минуту смех его оказывал на всех благотворное действие. Он почувствовал теплоту руки Елены, когда освободил свою руку и ее охватил холодный воздух. Он сошел с парохода.

— Всего, Тэп, — сказал он твердо.

— Всего, Джон, — ответил Тэп. — Мы позаботимся о Елене.

— Спасибо.

— Всего, Хикки.

— Всего, — ответил тот.

Пароход отчалил, содрогаясь. Было уже так темно, что оставшиеся не могли различить стоявших на борту, но пока пароход разворачивался к выходу из дока, можно было слышать их голоса.