Дело чести. Быт русских офицеров

Взгляд девочки скользил окрест; когда отец делал ей знак, она начинала бить сильнее, довольно точно соблюдая такт, так что видно было, что другого занятия она в жизни не знала. Признаюсь, сия мысль так возмутила мою душу, что это зрелище нисколько не развлекло меня. Унижение моих ближних унижало меня самого. Чтобы отвлечься, я отошел в сторону… Еще более скорбная картина представилась мне.

В доме, где я живу, есть бедный старик, больной эпилепсией. Всеми покинутый, он зарабатывает себе на жизнь самой черной работой; я часто вижу, как он бродит, всегда один, скрестив руки, вздымая к небу скорбный и робкий взор. Он старается избегать всех, или, может быть, на него стараются не обращать внимания. Единственное его утешение – ребенок, с которым он играет. Когда дитя спит, он садится возле и сторожит его покой. Иногда он берёт тележку, сажает в нее мальчика и развлекается, катая его, но глаза его остаются скорбными, и я еще ни разу не видел улыбки на его устах.

В ту минуту, когда мне хотелось развлечься, я увидел его сидящего в тени дерева. Ни музыка, ни игры его не веселили; казалось, он весь погружен в свое несчастье. Это зрелище и сочувствие, которое я к нему испытываю, еще более возмутили мою душу, и целый час я не мог заставить свое воображение умолкнуть.

22 июня

Путешествие на воды Альтвассера

Мне посоветовали принять несколько ванн; лекарь, давший мне этот совет, сам нуждался в купаниях; Якушкин, заболевший лихорадкой, хотел развлечься; итак, вчера я решился на это путешествие, а сегодня, после скромного обеда, мы пустились в дорогу вместе с лекарем. Мы долго ехали меж двух горных цепей; Петерсвальде и Лентмансдорф остались позади, погода была очень приятная. Довольно прохладный ветер облегчал дорогу лошадям, а нам позволял легче переносить жару.

Наконец, мы въехали в горы, пришлось проделать еще восемь верст по скверной дороге. Как ни прелестны были живописные долины и холмы, купы деревьев и селения, разбросанные по равнине, дорожная тряска так измучила меня, что я даже не обрадовался, увидев издалека выходы каменного угля, предвещающие близость Альтвассера. Куски угля валялись на пути, и я уже с опасением думал о том, что из себя представляет это «жилище старости», когда передо мной открылась глубокая долина, а в ней прелестная, очень живописно расположенная деревенька.

Среди нее протекал ручеек, орошавший все ее уголки; разбросанные домики окружены были садами, улицы чисты, и места для прогулок радовали взор простором и сельской свободой.

Мы прибыли очень удачно. День был воскресный, и в соседней гостинице, как раз рядом с которой мы вышли из коляски, начинался бал. Обойдя сады, я решил взглянуть на него, но так как я не был одет для праздника, остановился возле сеней и стал разглядывать входящих. Несколько русских экипажей показали мне, что в числе собравшихся были и мои соотечественники, и я загорелся любопытством повидать их. Забавно было наблюдать армейских офицеров с их претензиями на изящество, наряженных со возможным щегольством, обмахивавшихся белыми платками и размахивавших руками в такт ходьбе.

Трактирщик с очень гордым видом распоряжался устройством праздника, захлопотавшиеся служанки бегали взад и вперед, а я, закутавшись в шинель, предался размышлениям, принявшим философское направление, когда новое явление привлекло мое внимание. Чудный голос зовет лакея, я подымаю голову; это молодая женщина, приехавшая на бал, отправляет домой свое дитя, муж взял ребенка на руки и посадил его в коляску, а мать всё стояла на дороге и провожала его взглядом. Какая женщина! Тот же цвет лица, те же глаза, те же локоны, та же грация движений – всё напоминало мне прелестную А… Невольно я устремился к этой молодой женщине. Я никого не видел, кроме неё, и, даже когда она уже вошла в зал, пытался разыскать ее среди толпы. Я не мог успокоиться; мне хотелось увидеть её еще раз, чтобы вспомнить божественные черты, запечатленные в моем сердце. После долгих поисков я взобрался на лестницу, дотянулся оттуда до окна и увидел весь бальный зал. Все красавицы прошли передо мною одна за другой, но через час я должен был, к своему горю, убедиться, что она уже уехала. Печальный, я воротился к себе и у дверей увидел старуху-гадалку. Я бросил ей талер и попросил предсказать мою судьбу.

– Вы будете счастливы, – оказала она. – Вас любят и долго будут любить. Скоро вы вновь увидите ту, которую любите.

– Я увижу её! – воскликнул я, оставив старуху, и эта мысль заставила меня забыть молодую мать, показавшуюся мне столь интересной.

23 июня

Я приготовился посвятить весь день купальням и описать их. Каково же было мое изумление! Большая часть живущих здесь – уроды, лишь у немногих наружность свидетельствует о совершенном здоровье. Купальни же – просто чаны с горячей водой, куда залезают поодиночке; нет ни гостиной, где собиралось бы общество, ни общества; да и вообще, они не стоят даже этих пяти отрок.