Дело чести генерала Грязнова

На полу в истерике билась Раиса Борисовна.

«Скорая помощь» Полунину уже не требовалась, и соседи вызвали милицию…

* * *

После лошадиной дозы снотворного, которую врач вкатил Раисе Борисовне сразу же после того, когда ее в шоковом состоянии привезли в больницу, она проспала не менее полусуток, и когда открыла глаза, с трудом приходя в себя, небольшую больничную палату на одну койку заливали солнечные лучи. Из коридора доносились голоса и чьи-то шаркающие шаги.

Еще не в состоянии полностью воспринимать действительность, она обвела помутневшим взглядом стены палаты, остановила глаза на стуле, что стоял в ногах, облизала языком пересохшие губы, силясь припомнить, как же она оказалась в этих стенах. В какой-то момент что-то скрежетнуло в голове, словно проржавевшее колесико сдвинулось с места, и услужливая до гадости память вернула ее в прошедшую ночь. В воспаленных мозгах что-то закружилось, и тут же захороводилась кровяная купель.

Совершенно трезвый Полунин, бутылка водки на журнальном столике, ружье… Но главное – его слова. Беспощадные, тупой болью отзывающиеся где-то в затылке:

«Работа, говоришь? Бухгалтерская?.. А эта работа ваша… вы ее на диване… или на твоем столе удобнее?..»

Она вспомнила, как испугалась, что он бросится на нее с кулаками.

«Что, слушать паскудно? А не паскудно ноги раздвигать?.. – И дальше: – Надеюсь, ты знаешь, отчего муж-алкаш столь удобен проститутке? Чтобы его пьянством прикрываться».

Она что-то кричала, бросала ему в лицо столь же злые, полные ненависти слова, как вдруг он проговорил негромко:

«Вот так-то, жена. За все надо платить…»

Вороша в памяти тот страшный момент, она застонала, закрыв лицо руками, а в нос, словно это было наяву, ударил тошнотворный запах крови.

Ее вскрик, видимо, услышали в коридоре, дверь приоткрылась, и в палату вошла молоденькая медсестра.

– Вы проснулись? – участливо спросила она. – Вам плохо?

Раиса Борисовна только головой качнула отрицательно.

– Может, еще немного поспите?

– Нет, не надо.

Сейчас ей более всего хотелось остаться одной, но медсестра не уходила, и это начало раздражать ее.

– Я же сказала, ничего не надо.

Было видно, что девушка замялась.

– Я, конечно, понимаю, сейчас вам нужен покой, но… В общем, посетитель к вам.

В глазах Раисы Борисовны проскользнула настороженность, сменившаяся страхом. Более всего она сейчас боялась назойливо-настойчивых вопросов, оттого и спросила с едва скрываемым испугом:

– Следователь?

– Нет, не следователь. Правда, из прокуратуры звонили тоже и просили сообщить им, когда вы проснетесь и сможете побеседовать с ними.

– Так кто же?

– Господин Рогачев. Никита Макарович. Правда, я сказала, что вы еще спите, но он все-таки решил дождаться.

«Никита!» – эхом пронеслось в голове, и Раиса Борисовна вдруг почувствовала, как ее начинает отпускать страх и уже не так сильно стучит в висках.

– Так что же ты!.. Пригласи!

Она ждала «своего Никитушку», надеялась на него, и единственное, чего опасалась, так это того, что медсестра заметит всплеск радости в ее глазах и сможет догадаться о ее чувствах.

Однако Рогачев зашел в палату один и, плотно прикрыв за собой дверь, спросил едва слышно:

– Ну, как ты тут?

– Нормально, – также негромко ответила Раиса Борисовна, не зная, что он хотел спросить этими, в общем-то, ничего не значащими словами. – Врач укол сделал, успокаивающий… в общем, за ночь вроде бы оклемалась.

Согласно кивнув, Рогачев присел на стул, что стоял в ногах койки, и как-то искоса прошелся по ее лицу настороженным взглядом.

– Это хорошо… хорошо, что оклемалась.

И замолчал надолго, отчего в ее голове сразу же закружился хоровод вопросов.

– Ты… ты здесь один?

Она имела в виду, не сопровождает ли его кто-нибудь из прокуратуры, и Рогачев понял ее правильно.

– Один. Пока что один. – Его взгляд вдруг стал предельно жестоким, и он каким-то неестественным шепотом произнес: – Ты смогла бы подняться сейчас?

– Конечно. А что?

– Поговорить бы надо. Пока тебя следователь допрашивать не стал. В общем, здесь не место.

– Да, конечно… сейчас, – засуетилась Раиса Борисовна, спуская ноги с больничной койки. – Я мигом. Халат вот только наброшу.

Рогачев угрюмо кивнул и все так же негромко проговорил:

– На скамейке буду ждать, в саду.

В больничном саду, огороженном двухметровым штакетником, было тепло и покойно, однако на душе у нее кошки скребли, и когда Раиса Борисовна присела на скамейку, где ее поджидал насупившийся Рогачев, единственное, что она могла сказать, разведя руками:

– Вот так-то, разлюбезный ты мой! Как говорится, человек предполагает, а боженька располагает. Думали одно, а получилось…

И замолчала надолго.

Молчал и Никита Макарович, и только угрюмое сопение выдавало его состояние. Наконец он поднял голову и хрипло спросил, уставившись неподвижным взглядом в какую-то точку на огромной лиственнице.

– Зачем?.. Зачем ты его?

На его крутых скулах играли взбугрившиеся желваки. Раиса Борисовна удивленно сморщила носик.

– Ты это о ком?

– О Полунине! – резким голосом бросил он. – О муже твоем законном!