Дело чести генерала Грязнова

Раиса Борисовна вскинула на Рогачева удивленные глаза. Более всего ее поразили последние слова: «О муже твоем законном!» Будто не он рога Олегу наставлял. Она сжалась, словно на нее замахнулись кулаком, и с неподдельной болью в голосе прошептала:

– Что-то не пойму я тебя, голубь ты мой! У Олега белая горячка началась… он за ружье схватился…

– Ты эту сказочку про белую горячку следователю в прокуратуре рассказывать будешь, – оборвал ее на полуслове Рогачев, и было видно, что он едва сдерживает себя. – Следователю! А не мне…

Ее лицо пошло красными пятнами, губы побелели, и она процедила с непонятной ей самой ненавистью в голосе:

– Вразумись, Никита! Или ты, что же… убийцу из меня хочешь сделать?

Раиса Борисовна вскинула на Рогачева воспаленно-красные глаза, еще не веря в свое предчувствие и надеясь увидеть на его лице хотя бы немного сочувствия, но сжатые челюсти Рогачева продолжали оставаться каменными. Словно и не он это был, любящий и нежный, а какой-то совершенно другой Рогачев – жестокий, чужой и невосприимчивый к ее беде и боли.

– Ты… ты что же… ты хочешь сказать?.. – продолжала бормотать она бессвязно-горячечным шепотом.

– Рая-я-я! – выдохнул Рогачев, с силой сжав ее ладони. – Очнись! И я тебе русским языком повторяю: всю эту чушь про белую горячку и про самоубийство своего дебила ты будешь нести в прокуратуре, а не мне…

– Он… он сам!..

– Врешь! – качнул головой Рогачев. – Врешь! Я уже с племяшом своим встречался, и он…

Раиса Борисовна отшатнулась от Рогачева в сторону, и ее лицо перекосила судорожная гримаса боли.

«Врешь!..»

Никогда раньше этот человек не позволял себе так и в таком тоне разговаривать с ней.

«Господи милостивый, за что?»

Ей бы сейчас самое время разреветься по-бабьи, но она все-таки нашла в себе силы собраться и негромко, словно боялась, что ее могут услышать, пробормотала:

– И что он… твой прокурор?

Никита Макарович только рукой махнул на это.

– Господи, и надо же дурой такой быть! Ну зачем… зачем тебе надо было Олега?..

Она долго, очень долго молчала, не в состоянии понять, что же такое творится с любимым ею человеком, в котором она видела свою надежду и опору, и едва слышно произнесла:

– Я… я испугалась очень, а он… он хотел убить меня. И когда схватился за ружье… – И она всхлипнула, закрыв лицо руками. – Я… я даже не думала, что в нем осталась хоть капля ревности.

– Ревности?.. – настороженно переспросил Рогачев. – Так что, твой Полунин?..

Отерев ладошкой заплаканные глаза, Раиса Борисовна утвердительно кивнула.

– Да! Донесли ему!

Никита Макарович едва не застонал сквозь стиснутые зубы.

– Ты уверена в этом?

На ее лице отразилось некое подобие кривой ухмылки.

– А с чего бы он тогда, спрашивается?..

– Вот же твари! – скрежетнул зубами Рогачев, лихорадочно соображая, какие последствия для него лично могут быть, если вдруг этот «доброжелатель», настучавший Олегу Полунину про любовную связь его жены с его же покровителем и другом, сообщит тому же Рябову, что Полунин руки на себя наложил не просто по пьяни, а когда узнал про измену своей жены с главой районной администрации, всесильным Никитой Рогачевым.

Ничего хорошего при таком раскладе ждать не приходилось. Ни ему лично, ни тем более Раисе. И ежели его прокурорский племяш не сможет удержать эту ситуацию в своих руках, то паскудный мент, с которым у него не складывались «нормальные» отношения, расколет эту дуру с кукольной мордочкой и красивыми, белоснежными бедрами в один присест.

А Раиса Борисовна бормотала, словно в забытьи:

– Я люблю тебя, Никитушка! А он… Олег…

– Заткнись! – почти рявкнул на нее Рогачев. И когда она замолчала, непонимающе-обиженно хлопая глазами, уже чуть мягче произнес: – Не будь дурой и… забудь все.

– Что… все? Я… я не понимаю тебя. И я… я очень люблю тебя, Никита.

Рогачев снова едва не застонал в бессилии перед бабьей дурью, но все-таки сдержался, чтобы не обложить ее матом. Только и сумел, что сказал, ненавидяще сверля глазами:

– Мой племяш Рябова от тебя уберет, а в прокуратуре продолжай настаивать на своих первоначальных показаниях. Мол, этот твой дебил сам себя, и ты даже ружье не могла перехватить. Надеюсь, это тебе понятно?

– Понятно, – глухим эхом отозвалась Раиса Борисовна.

– Хорошо, теперь слушай дальше! До его похорон прокантуйся в больнице и сразу же после поминок уезжай хоть в Хабаровск, хоть к черту на кулички.

Раиса Борисовна вопросительно уставилась на Рогачева.

– А ты?.. Как же я без тебя-то?

Никита Макарович чуть не взорвался от бабьей непроходимой дури.

– Делай, что тебе говорят! И помни… помни про Рябова. Этот волчара церемониться с тобой не будет. И пальчики твои на прикладе высветит, и следственный эксперимент проведет.

Однако то ли она продолжала находиться под воздействием сильнодействующего лекарства, то ли у нее действительно мозги напрочь отшибло после того страшного кровавого выстрела, но она, судя по всему, мало что понимала относительно Рябова и только выдавила из себя свистящим шепотом:

– Я, значит, к черту на кулички, а ты здесь к этой малолетке под юбку?