Дело чести или «Звезда Бенгалии»

Подойдя к дверям, я остановился на пороге и окинул взглядом собравшихся. В зале было порядка восьмидесяти человек. Князь Вышатов, столь же высокий и с такой же старомодной растительностью на лице, как и у его дворецкого, переходил от одной группы гостей к другой, изящно раскланиваясь с женщинами и важно кивая головой мужчинам. Я тоже удостоился кивка хозяина, на который не преминул ответить.

— Важин, эй, Важин, — я обернулся и увидел капитана Дормидонтова в окружении нескольких офицеров, который энергично махал мне рукой, — давайте, подходите к нам.

Я подошёл к группе из четырёх человек.

— Позвольте представить, — сказал Дормидонтов, — капитан Уваров, корнет Гриневский, ну а с Федотом вы знакомы.

Действительно, с четвёртым участником группы, Федотом Олсуфьевым, весёлым малым с копной вьющихся светлых волос на голове и залихватски завитыми, как он сам любил повторять, «гусарскими» усами, мы вместе служили в одном полку, а теперь, по крайней мере, раз в неделю, встречались в клубе за игрой в бильярд. Капитан Уваров был крепким мужчиной средних лет с коротко стриженными седоватыми волосами. Молодой человек, которого представили корнетом Гриневским, был похож скорее на салонного завсегдатая, чем на боевого офицера. Его тонкие усы были тщательно завиты, а волосы покрыты лаком и уложены в модную прическу. Несмотря на такую разницу во внешности и Уваров, и Гриневский были одеты одинаково: оба пришли в армейских мундирах.

— Познакомьтесь, бывший капитан инженерной службы Московского гренадёрского полка господин Важин, а эти господа — мои сослуживцы по Малоярославскому пехотному полку армии Его Императорского Величества, — закончив представление, Дормидонтов предложил поднять бокалы за встречу, что и было нами немедленно исполнено.

Некоторое время мы провели за разговорами о последних новостях политики, впрочем, говорили, в основном, я, Уваров и Дормидонтов. Мой приятель Федот Олсуфьев, основными интересами которого были танцы, карты и игра на бильярде, через некоторое время покинул нас, найдя себе более интересную компанию. Гриневский тоже вскоре заскучал от затеянного нами чересчур серьёзного разговора и предпочел отправиться в буфет. У нас же беседа пошла по нарастающей и Уваров с Дормидонтовым заспорили всерьёз. Разговор зашёл о современных нравах и приёмах политики, причем, Уваров настаивал на «старых добрых нравах» чуть ли не времён древней Руси и называл всех нынешних государственных деятелей лгунами, торгашами и театральными кривляками. Дормидонтов же высказывал более прагматичные, если не сказать циничные, взгляды на то, как в наше время должна делаться политика, чем вызывал нешуточное раздражение своего собеседника. В конце концов, оба почтенных господина так увлеклись своей словесной баталией, что мне не удавалось вставить в разговор ни слова, и я тоже решил оставить их и поискать другую компанию.

К своему удивлению, прогуливаясь по залу, я не встретил практически никого из своих знакомых. Офицеры, были из Малоярославского пехотного и, насколько я понял, Сибирского стрелкового полков, из гражданских же служащих я вообще практически никого не знал. Я уж стал думать, что кроме меня и Олсуфьева из нашего Московского гренадёрского больше никого нет, когда в другом конце зала я увидел знакомое лицо. Это был невысокий крепкий мужчина, скромно стоявший в стороне от других гостей. Одет он был в серый пиджак и такого же цвета брюки, чем так же выделялся из разряженной толпы, как будто он пришёл не на праздник, а был здесь по делам службы. На эту мысль наводила и поза, в которой стоял мужчина: он заложил руки за спину и покачивался на носках ботинок, время от времени осматривая зал внимательным взглядом.

— Боже ты мой, — громко воскликнул я, пересекая зал и направляясь к мужчине в сером, — вот уж кого не ожидал тут увидеть. Удивлён и рад одновременно.

Субъект в сером сначала крутанул головой, пытаясь сообразить, чьё внимание он привлёк, потом на несколько секунд уставился на меня, и, наконец, его лицо расплылось в столь хорошо мне знакомой добродушной улыбке.

— Боже ты мой, — повторил он вслед за мной, и, раскрыв руки, двинулся мне навстречу. — Боже ты мной! — повторял он, обнимая меня и похлопывая по спине.