Дело давнее (СИ)

— Срамные времена нынче настали. Стыда совсем в людях не осталось. Церкви закрыли, иконы выкинули, отца Димитрия, люди шепчутся, в подвале НКВД расстреляли. Добрейшей был души человек. Вы на своих лихториях хоть сто раз скажите, что Бога нет, Всевышний-то всё видит. Разве это дело — сирот обижать? Теперь, даже сообща, не отмолим твой грех.

Он встал с места.

— Ну, раз тяжко тебе с полюбовницей, то и незачем хорошую девушку из-за вашего распутства обижать. Угроз я Стрельцовских не боюсь, как и всю их породу. Свадьбу сыграем, как и задумали — на Покров.

Стрельцовы, конечно, не распространялись о Грунином позоре, молчали о нём и Медуновы, но каким-то образом история всё же просочилась в народ. И в слободе принялись на все лады обсуждать любовный треугольник.

Груня преследовала соперницу: встречала угрозами, и даже драку на улице затеяла — с трудом разняли. А как-то утром встали родители Маши, а у них ворота дегтем обмазаны. Испуганный отец схватил дочь за косы, но на её крик соседка прибежала:

— Грунька Стрельцова перед рассветом у ваших ворот крутилась. Видимо, ославить Маню хотела, чтобы Медуновы отказались её брать.

Но, несмотря ни на что, две семьи всё-таки сыграли свадьбу. В ту пору она ограничивалась большим застольем, на которое собирались все родственники и соседи. Церкви были закрыты. В городской ЗАГС жители слободы если и шли оформить отношения, то по какой-то особой нужде. Это мероприятие тогда не считалось ни торжественным, ни обязательным.

Всё шло как обычно: песни, гармонь, танцы. Веселая Маша так отплясывала с женихом, что проломила половицу.

Новобрачные и гости вернулись к застолью, чтобы передохнуть и подкрепиться, и тут все увидели, что перед столом новобрачных валяется кисет, который в свое время подарила жениху новобрачная, и из него, шипя, выползает гадючка.

Переполошившиеся женщины закричали, мужчины бросились за лопатой. Вроде бы и обернулись быстро, но змея куда-то исчезла.

— Плохая примета, — сразу же зашептались старухи. — Не будет жизни молодым.

А вот новобрачную больше заинтересовал вопрос, каким образом её подарок в чьих-то недобрых руках оказался?

— Украли его третьего дня, — тихонько оправдывался Авдей. — Пиджак висел в вагончике. С утра трактор ремонтировали, а в обед решили с мужиками перекурить. Сунулся, а в кармане кисета нет. Мужиков расспрашивал — никто ничего не видел.

— Это Грунька никак не уймется, — сразу же сообразила Маша. — И где теперь эту змею искать?

Впрочем, Медуновым сейчас было не до гадюки. Когда полон дом гостей, другим голова занята. Однако прежнего настроения веселиться уже ни у кого не было, и люди потихоньку разошлись.

Молодым постелили в горнице и оставили одних.

Неприятности начались на рассвете. Пошла Пелагея Ивановна корову доить, а вымя-то пустое — несколько капель в подойник всего лишь капнуло.

Недоумевающая хозяйка погладила 'кормилицу' по бокам.

— Ты что, Зорька, заболела? Вчера чужого люда в доме было много — никак сглазили?

Она вернулась в дом.

— Чего это наша молодуха-то не встает? — и Пелагея Ивановна забарабанила в дверь горницы.

— Ты чего мать грохочешь-то? — вошел со двора Сергей Матвеевич. — Постучи потихоньку, чай не глухие.

— Да я…

Тут дверь открылась, и на пороге появился ошеломленный Авдей.

— Что случилось?

— Маша не встает.

— Померла, что ли? — оторопели старики.

— Нет, но…

Маша лежала на постели неподвижная, но с широко распахнутыми глазами.

— Что с тобой, сношенька? — спросил Сергей Матвеевич.

Но та даже не шевельнулась.

— Чегой-то лежит как колода, — шепнула мужу Пелагея Ивановна. — Как бы Коробовы нам больную девку не подсунули. Пусть назад забирают.

— Хватит, мать, напраслину-то молоть. Авдей, запрягай лошадь. В больницу повезем.

Но прежде чем телега с несчастной новобрачной двинулась в путь, выяснилось, что вдобавок исчезла вода из колодца. И вот тут-то до Медуновых дошло:

— Да ведь это колдовство!

Но прежде, чем думать, что делать с такой напастью, надо было спасать Машу.

Городская больница в своё время была земской, и встретивший Медуновых пожилой доктор лечил здесь больных ещё при царе. Понятно, что за эти годы навидался всякого.

— Ничего страшного, — успокоил он Авдея и Сергея Матвеевича. — Просто шок. В первую брачную ночь такое бывает. Вы уж будьте поласковее, молодой человек. К юным женщинам особый подход нужен.

Авдей стал бурым от стыда, но промолчал.

— Ты чего там вытворял, слепень оглашенный? — тихо укорил его отец, когда они вышли из приемного покоя во двор.

— Да всё было нормально, — жарко оправдался сын. — Она смеялась… А потом обнялись и уснули.

— Ох, грехи наши тяжкие!

Они прождали довольно долго, пока на крыльце не появилась по-прежнему бледная Маша. Но хотя она слегка покачивалась, все же ступала уверенно. Да и речь к ней вернулась.

— Везите меня к родителям, — потребовала она, — и больше ноги моей у вас в доме не будет!

— Ты чего, Машенька? — удивился Авдей.

— А ничего! — грозно свела брови молодуха. — Просыпаюсь ночью, а она у меня на груди лежит!

— Кто?

— Змея! Посмотрела мне в глаза так жутко, что сердце зашлось, и больше ничего не помню. Страшно мне…