Дело двух Феликсов

Анонимус Дело двух Феликсов

© АНОНИМYС. Текст, 2022

© Исаев Д.А. Оформление, 2022

© ИД СОЮЗ, 2022

© ИП Воробьев В.А., 2022

© ООО «ЛитРес», 2022

* * *

Пролог. Старший следователь Волин

Воздух Парижа был прозрачным, благоуханным и тек над головой, словно огромная река. Время от времени он сгущался до ангельской плотности и норовил поднять заблудшего грешника на белоснежных своих крыльях к сияющим синим небесам. Грешник, разумеется, сопротивлялся, но все-таки потихоньку воспарял духом и спустя какое-то время обнаруживал, что не идет уже, а почти летит над землей.

Примерно так же летел сейчас, а точнее легкой, почти невесомой, стопой шел старший следователь СК Орест Витальевич Волин. По улице Удон спускался он от базилики Сакре-Кёр прямиком к Пляс Пигаль[1]. Моралисты и скептики разглядели бы в этом маршруте что-то возмутительное, греховное, намекающее на падение и разврат, но ничего такого не имел в виду Орест Волин. Путь его был прямым, исполненным благих намерений, а спускался он просто потому, что улица вела под уклон, а не потому, что желал немедленно и бесповоротно пасть, как то проделали до него многие, ошибочно считавшиеся ангелами, а ныне раскрывшие перед лицом богомольной общественности всю свою мерзостную суть.

Отчего Волин спускался именно от Сакре-Кёр, спросите вы? Ответ прост: оттого, что очень любил Монмартрский холм и собор Святого Сердца. Художники, мимы и музыканты, облюбовавшие окрестности собора, ясно свидетельствовали о том, что они – возлюбленные дети Божьи и простится им гораздо больше, чем всем другим, а может быть, и больше, чем они сами бы того хотели.

Единственным местом в Париже, которое нравилось Волину больше Монмартра и Сакре-Кёр, был собор Парижской Богоматери, знаменитый Нотр-Дам-де-Пари. Орест Витальевич был совершенно убежден, что те, кто побывал внутри собора Парижской Богоматери, побывали в четвертом измерении.

Волин хорошо помнил тот первый раз, когда оказался он в невыразимой таинственной полутьме собора, где растворялись предметы и люди, и как среди высоких и темных стен явственно ощутил холодное зияние – воронку между мирами. Тогда он всей кожей почувствовал, что здесь стерта грань между небесами и преисподней, здесь они соприкасаются и грозные, сияющие неземным светом ангелы созерцают печальных насельников адских сфер. Тогда он ясно услышал и трепет ангельских крыльев, и скрежет дьявольских когтей.

Но все это кончилось, пресеклось в один миг от преступной глупости мигранта-строителя, бросившего сигарету там, где и курить-то нельзя. В короткое время Нотр-Дам-де-Пари был охвачен смертельным пламенем и вскоре прекратил свое существование. Нет, конечно, его отстроят заново, его восстановят, но уже никогда, никогда не ощутить в нем легкого дыхания ангелов и не услышать дальнего воя темных духов. Граница между мирами закрылась здесь, и никогда больше не откроется. Но прежде, чем закрыться навсегда, воронка эта, словно из мести, выпустила на волю страшный шипастый шар коронавируса, и люди облачились в броню из медицинских масок и одноразовых перчаток.

Впрочем, как сказано в Библии, дневи довлеет злоба его, то есть всякому дню достаточно текущих забот. И природные парижане, как и десять лет назад, спешили по улицам, сидели на открывшихся уже верандах, ехали на машинах и мотоциклах. Хотя нет – на машинах и мотоциклах ездили теперь гораздо меньше, зато на улицах во множестве появились самокаты. По полупустым проспектам семьями и целыми отрядами проезжали велосипедисты. Исчезли куда-то автомобильные пробки и угарный газ, в атмосфере царило благорастворение воздухов.

– Вот что ковид животворящий делает, – говорил Орест Витальевич своей парижской подруге Ирэн, которую на русский лад звал он просто Иришкой.

– Не ковид никакой, а наша мэр Идальгó, – отвечала Иришка с очаровательным французским акцентом. – Она не любит автомобили и не любит, как это по-русски… вонизм?

Волин согласился, что вонизм – это очень по-русски. Хотя, как ни странно, в России его тоже не любят.

– Вы, русские, вообще ничего не любите, – говорила Иришка, укладывая волосы феном, в тот время, как он ходил вокруг нее, как кот вокруг сметаны.

– Ну, почему же ничего, – возражал он, – вот, например, мы очень любим тебя.

И старший следователь ухватывал ее за талию и волок в постель, хотя она отбивалась и кричала, что ей на работу, и что русские – не только варвары, но и маньяки, и чтобы она еще раз подпустила к себе хоть одного русского…

– Да ты сама русская, – говорил он, хохоча и перехватывая ее кулачки, которыми она размахивала у него перед носом. – Ты сама русская на сто процентов.

И это было правдой. Ирэн Белью, она же Ирина Белова, только жила в Париже, родителей же имела вполне русских. В начале лихих девяностых они покинули богоспасаемое отечество наше ради прекрасной Франции и ни разу, кажется, об этом не пожалели. И уж подавно не жалела об этом Ирэн – для старшего следователя просто Иришка.