Дело Фергюсона

Она мотнула головой вбок, полуотвернув от меня лицо, и ответила ему по-испански.

— Что она говорит, Тони?

— Она, извините, больше не хочет с вами разговаривать. Когда такое несчастье случается с нами... то есть они не хотят иметь дела с людьми из вашей части города. Вот если вы позволите с ней поговорить мне?

— Конечно. Я подожду в машине.

Я выкурил пару сигарет, следя, как сумерки окутывают Пелли-стрит. По тротуарам по двое, по трое расхаживали смуглые мальчики. Неоновые вывески баров и кафе мерцали на фоне темнеющего неба как ignis fatuus[8]. Механическая музыка отдавалась в моих ушах точно дальние боевые кличи и стенания. Соперничая с ней, за закрашенными окнами смахивающей на склад церкви загремел хор. Он пел «Позвоните Иисусу по телефону».

Из проулка вышел Падилья. Он двигался с робостью собаки, получившей пинка, и оглядел улицу слева и справа, словно бы не заметив меня. Я вылез из машины.

— Она вам еще что-нибудь сказала?

— Угу. — Он неловко стал на цыпочки, приподняв левое плечо. — Только я не понимаю. Она говорит, что Секундина боялась Холли Мэй.

— Она ее назвала?

— Сомневаться все равно не приходится. Точно она. Секундина видела ее с Гейнсом и Гэсом Донато позавчера вечером, ну, когда та исчезла. Они устроили в горах вечеринку и накурились.

— Где в горах?

— Аркадия не знает. Ей известно только то, что она слышала от Секундины. У Гэса были связи, и марихуану достал он. Секундина поехала покурить. Она много чего понарассказала сестре. Вечеринка была та еще. Холли затевала ссоры со всеми подряд, кричала, что она самая великая актриса в мире. И что у нее самая красивая фигура в мире. Потом в доказательство разделась донага. Гэс полез к ней, Секундина набросилась на него, а Холли отбила горлышко у бутылки и кинулась к ней. Не понимаю. Она, выпив, никогда себя так не вела.

Падилья опустил защитное левое плечо и стал на всю ступню.

— Холли курила марихуану?

— Чем-то она одурманилась, это точно.

— От этого люди иногда меняются, Тони. Особенно неуравновешенные.

— Угу. Я знаю, сам пробовал. — Он спохватился. — Ну, давно. Очень. — Глаза у него стали жалкими.

— Где?

— Когда был мальчишкой.

— Здесь, в городе?

— Угу. — Он посмотрел налево и направо. — Я не хотел вам это говорить, мистер Гуннарсон. Мне тут нечем гордиться. Одно время я был в шайке, которая собиралась на ледяном заводе. До того как сообразил, к чему это ведет. Мы курили марихуану, чуть удавалось ее раздобыть.

— Вы были тогда знакомы с Гэсом?

— И с ним и с Секундиной.

— А с Гранадой?

— Угу. И я был там в тот вечер, когда у него с Гэсом завязалась драка. Я бы мог их остановить. В те дни я неплохо боксировал. Но, черт, я не стал вмешиваться. И надеялся, что они хорошо изуродуют друг друга. Только вышло не так.

— А что вы имели против них?

Лицо у него побелело. После паузы он сказал:

— Погодите, мистер Гуннарсон. Вы что, хотите и меня приплести? — Он оглянулся через плечо на полный теней проход. — Это когда было! Я только школу кончил и искал острых ощущений, как всякий мальчишка.

— Как и Гранада?

— Они с Гэсом были другие. Я их всегда ненавидел, сволочей.

— Из-за Секундины?

— Угу. — Кровь снова прихлынула к его лицу, и оно стало сафьяново-красным. — Я ее знал еще в школе Святого Сердца. Она в третьем классе училась, а я в шестом. Ясноглазая такая девчушка, веселая и беззаботная. Мать отправляла ее в школу в чистом платье, с ленточкой в волосах. Господи, она же была ангелом в живой картине Рождества Христова! А поглядите на нее теперь.

— За это нельзя винить мужчин в ее жизни. Люди уходят из детства.

— Под землю они уходят, — сказал он. — Под землю! — И хмуро уставился на тротуар, словно видел под ним геенну.

— Прошу вас, Тони, хорошенько подумайте. Может быть, вы ошибаетесь относительно Гранады?

— Угу, — ответил он медленно, — могу и ошибаться. Я в ком угодно могу ошибиться. Очень жалею, если сбил вас с толку.

Я ничего не ответил. Жалел я много сильнее.

— Может, меня занесло. Слишком уж много всего сразу. У меня бывают дни, когда вся моя проклятая жизнь вдруг встает на дыбы и бьет меня копытами по голове.

Он ударил невидимого противника левой в челюсть. Кривую кулак завершил возле его собственного подбородка. Он повернулся в сторону проулка.

— Куда вы, Тони? Разве вы не вернетесь в бар?

— Аркадия хочет, чтобы я остался у нее. Она засадила Торреса в тюрьму за оставление семьи без средств к существованию. А теперь боится быть одна. Думает, что и сама теперь susto.

— А что такое susto?

— Черная болезнь. Доктор говорит, чисто психологическая. А моя мать говорит, что она от злого духа.

— А что говорите вы?

— Не знаю. В школе учили, что никаких злых духов нет. А я не знаю. — Глаза у него были как погасшие фонари.

Он скрылся в проулке, а я поехал к себе в контору. Мысли мои оставались с Тони и Аркадией, замкнутые в смутном мраке между двумя частями города, между двумя магиями.

21