Дело Фергюсона

— Пошлем им открытку из Южной Америки, дурак. Мы же туда вместе летим, так или не так?

— Нет, если ты и дальше будешь обзывать меня дураком.

— Что, черт дери, это значит, Ларри?

— Говори со мной вежливо!

— Как же, как же, мыслитель! Гений великий! Ну-ка, покажи мне билеты, — крикнула она.

— Они не тут. Не при мне.

— Так ты же ездил в Гроув за ними! Или Аделаида их не купила?

— Купила, конечно. Они у меня в машине. Все у меня в машине.

— Откуда я знаю, что билетов два?

— Так я же тебе говорю. Ты что, думаешь, я тебя в последний момент подведу?

— А вдруг решишь, что тебе это сойдет с рук? Только ничего у тебя не выйдет.

Мне казалось, я слушаю разговор на одном из нижних этажей веселенького ада, где две погибшие души вновь и вновь разыгрывают бессмысленную сцену на протяжении вечности. Ад заключался в бессмысленности. Я подобрал наиболее осмысленные слова, какие мог:

— Послушайте меня, Хильда. Фергюсон вас очень любит и готов все простить. Зачем вам воры и психопаты? У вас еще есть будущее, если вы его примете.

Гейнс, дергаясь, пошел на меня. Его подошвы стучали по полу, словно он терял последнюю связь с реальностью.

— Я не п-психопат, п-папаша! — В доказательство он показал мне револьвер. — Возьмите свои слова назад, или я п-пристрелю вас на месте. Я вас все равно п-пристрелю, так п-почему бы не сейчас?

Хильда встала между нами.

— Дай ему договорить.

— Какого черта?

— Он смешной. Он меня заводит.

— Ты уже н-назаводилась. — Он ядовито ей улыбнулся.

— Что ты задумал? Берешь с собой Аделаиду вместо меня? С тебя станется, мамочкин мальчик!

Очередной припадок ярости подействовал на него, как внутреннее кровоизлияние. Лицо у него побелело.

— Н-не смей меня так н-называть. Т-тоже умереть захотела?

— Черт, сам ты псих-убийца. Отдай мне револьвер.

— Тебе я его не доверю.

— Отдай, мелочишка! — крикнула она. Ее груди выпирали из-под рубашки, агрессивные, как головки ракет.

— Т-ты мной не командуй!

Револьвер дрогнул и обратился на нее. Она протянула руку к стволу. Гейнса раздирала жуткая раздвоенность: он, казалось, вот-вот потеряет сознание. Револьвер поднялся и опустился на ее висок. Она упала на колени в молящей позе.

Я обошел ее и ударил Гейнса под ребра. Он открыл рот, выпуская воздух. Мой правый кулак заткнул ему рот. Он стремительно пробежал спиной вперед через комнату и вмазался в стену. Револьвер клацнул и запрыгал по полу в тень.

Я бросился за Гейнсом. Он не двинулся мне навстречу, а стоял, прижавшись к стене, и ловил ртом воздух, пока я не оказался перед ним. Тогда он сделал молниеносное движение. Из-под куртки возник кулак, сжимавший нож лезвием вверх.

Я прыгнул на него, обеими руками вцепляясь в запястье. На миг мы застыли лицом к лицу, напрягая мышцы. Миг этот еще длился, когда мне стало ясно, что я сильнее. И я улыбнулся.

Свободной рукой он принялся молотить и сцарапывать эту улыбку. Я сосредоточился на кисти с ножом. Подтянул ее на уровень груди, развернувшись, поднырнул под нее и выкрутил всей инерцией своего тела. Что-то подалось. Нож упал между нами.

Я подобрал его, но особой пользы он мне не принес. Хильда переползла на четвереньках из озера света в глубокую тень. Нашла револьвер и села на пол, сжимая его. Зажала ствол между поднятыми коленями, прицелилась и выстрелила.

Пуля вмазала мне в плечо, повернула меня, привела в движение. Женщина выстрелила еще раз, но второй раны я не получил. Да она и не требовалась. По колено в растворяющемся полу я добрел до двери и упал. Вероятно, моя голова ударилась о косяк. Я рухнул за порог сознания.

25

В ландшафт сотен моих снов. В яблоневом саду я бросал щепки в ручей. Холмистая гряда упиралась вдали в белые кучевые облака. Над ними плыло солнце, разгораясь все ярче. Оно опалило жаром мое лицо. Ручей высох. Я прикрыл глаза рукой. Когда я вновь их открыл, солнце стало багровым, а холмы — черными, как лава. Кроме склонов, на которых пылали сараи. Яблоки на ветках чернели и шлепались в черную траву. Я вбежал в дом, чтобы сказать отцу. «Он умер, — сообщила смуглая незнакомая старуха. — Они влетают в окна, а что Салли?»

Мысль о ней сотрясла меня и вырвала из страны снов. Подо лбом я ощутил пол, горячий воздух обжигал мне шею.

— Дует Санта-Ана, — предупредил я. — Кто-то забыл закрыть окно.

Никто ничего не сделал. Я приподнял голову и увидел на стене живой узор из отблесков огня. Это было красиво, но мне не понравилось. Когда дует ветер пустыни, зачем раздувать угасающее пламя?

Я перекатился на бок и сел. Половиной комнаты владели огненные языки. Они тянулись ко мне, трепеща, как ленты под струей вентилятора. Ко мне и к женщине на полу. С чем-то похожим на почтительный ужас я подумал, что Гейнс и ее включил в свой план истребления. Одежда на ней была в беспорядке, словно она сопротивлялась. На виске, захватывая глаз, багровел синяк.

Я пополз к ней и сразу же обнаружил, что моя правая рука не действует. Огненный язык лизнул пальцы ее откинутой руки, и они согнулись. Все ее тело вяло шевельнулось. Она была жива.