Дело генерала Раевского

Увидя его на манёврах 1786 года скачущим на очень ретивом скакуне, она сказала: «Вы должны беречь себя. Запрещаю вам ездить на бешеных лошадях и никогда не прощу, если услышу, что вы не исполняете моего приказания...»

Жизнь разнообразна и порою неожиданна в своих поворотах. Что один добывает всю жизнь в бедности, стеснённых обстоятельствах, сам, рискуя на каждом шагу, другой приобретает и накапливает в кабинетах и на манёврах, в боевой же обстановке получая увечья.

Вторично Кутузов был ранен 18 апреля 1788 года. Он тогда был при армии Потёмкина, осаждавшей Очаков. Пуля вошла в щёку и вылетела, пробив затылок. Ранение было тяжелейшим, как и первое. Но через год Кутузов принял командование над отдельным корпусом, с которым брал Аккерман, Кушаны, Бендеры. Там пути уже известного полководца пересеклись с судьбою Николая Раевского, которому суждено было встать через двадцать с лишним лет во главе главной батареи на подмосковном поле славы. Он тоже брал и Аккерман, и Бендеры. Именно там, по собственному выражению, Николай Николаевич «услышал первую пулю».

В 1790 году — знаменитый суворовский штурм Измаила. Кутузов возглавил тогда шестую колонну. Колонна заполнила ров, но не могла из него подняться, и Кутузов донёс Суворову, что надо всё же отступать. Суворов приказал передать Кутузову, что назначает его комендантом Измаила.

   — Что значит это назначение? — позднее спросили гениального полководца.

   — Ничего, — сказал Суворов, — Кутузов знает Суворова, а Суворов — Кутузова. Если бы не взяли Измаила, Суворов умер бы под его стенами и Кутузов тоже.

С течением времени, по прошествии двух столетий, можно было бы добавить к этому ответу кое-что от потомков Кутузова... И добавить нечто существенное: выросший в российской штабной и придворной среде Кутузов, человек безусловно талантливый и высокообразованный, но однажды сломленный в обострённом самолюбии, вырос так, что ему стала необходима решительная и мудрая сила, которая бы отпускала ему решения и приказания. «Он шёл у меня на левом крыле, — сказал после Измаила Суворов, — но был моей правой рукой».

В 1793 году Кутузов отправлен чрезвычайным и полномочным послом в Константинополь. А в 1798 году произведён в генералы от инфантерии. В этом звании позднее умер от раны Багратион. У Павла Первого Кутузов получил особое доверие, склонив Пруссию к союзу с Россией и Англией против Франции. Тогда же он был пожалован в кавалеры Большого Креста ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

В кампании 1805—1807 годов проявилась и ещё одна черта военной психологии Кутузова: подходя к сражению как к средству крайнему ведения войны, он спокойно прибегает к заведомому пожертвованию весьма крупными массами войск и талантливыми военачальниками армии. С тактическими целями незадолго до Аустерлица семитысячный отряд под командованием Багратиона он отправляет к Шенграбену, отдавая его на расправу более чем двадцати пяти тысячам французов. И только яркий талант потомка Багратидов даёт возможность русским, выполнив замысел главнокомандующего, не стать жертвой и выйти на соединение с армией Буксгевдена у Прасница, что не удалось гораздо позднее кремлёвским курсантам здесь, под Можайском.

Кутузов позднее писал по этому поводу: «Хотя я и видел неминуемую гибель, которой подвергался корпус Багратиона, не менее того я должен был считать себя счастливым спасти пожертвованием оного армию».

У этого странного человека успехи не вызывали особого восторга, неудачи не угнетали его. Но многие считали такое мнение не соответствующим истине: Кутузов просто научился держаться так, чтобы никто не мог понять, что он думает, что он чувствует и что предпринять собирается.

9

Я побрёл в сгустившихся сумерках по Бородинскому полю среди богатых и скромных, торжественных и печальных памятников сражений и с горечью видел, на каждом шагу невесело убеждался; весь левый фланг, подставленный под сокрушительный удар высокопрофессиональной и талантливой армии Наполеона, был смят, был скошен, отброшен так, что трудно понять, на чём он держался.

«На солдатах», — подсказал мне мой внутренний голос.

«На офицерах и генералах», — добавил я.

«На близости Москвы», — присовокупил этот внутренний голос мой.

«Конечно же на людях, на всех, кому не просто была дорога Москва как звук, но и как место, где он родился и вырос, где молился в храмах, где строил бани, магазины, куда возил товары, где короновались веками русские князья и цари и где стояла величайшая святыня народа Успенский собор. А в соборе том сердце России — икона Владимирской Божией Матери, которую написал апостол Лука. В это верил на Руси каждый, верил, что Лука писал на столешнице, за которой трапезничали Спаситель и Богородица, и что писан лик Божией Матери непосредственно с Девы Марии.