Дело генерала Раевского

Он, Николя, стоит на песчаном берегу реки. Песок мелкий, сыпучий, и красные башмачки его с голубыми бантиками в песке утопают. Мама тоже ходит по песку, и сапожки её, чёрные, с острыми носами, такие красивые, тоже утопают в песке на каждом шагу. Она придерживает широкую синюю шляпу пальцами правой руки, смотрит на реку, так быстро текущую. А совсем рядом с берегом стоит небольшая лодка под парусом высоким, косым и длинным. Мама смотрит на парус, а тот вздрагивает от ветра и блещет.

И мальчик в чёрном камзольчике, как маленький артист, какие пляшут порою на площади невдалеке от дома. Мальчик гоняется по песку за птенцом и всё хочет схватить его. Но впустую хлопает он по песку руками. Мальчик злится и шипит. Мальчик падает на бегу, но быстро вскакивает. И Николя видит, кого именно мальчик ловит. Это голубоватый птенец, который, прихрамывая и покачиваясь, увёртывается от преследователя. Но преследователь птенца догоняет и бежит с ним к серой крепостной стене. Возле стены он останавливается, это почти рядом с Николя. Мальчик останавливается и торжествующе с размаху швыряет птенца прямо в каменную стену.

Резко брошенный птенец пытается взмахнуть в воздухе крыльями, но только кувыркается в воздухе. Он шлёпается о каменную стену и падает на песок. Птенец лежит на песке безжизненно. А преследователь вновь бросается к птенцу. Тогда Николя тоже к птенцу бросается и падает на песок, накрывая птенца ладонями, даже всем телом. А мальчик в чёрном камзоле и в красной матросской шапочке с малиновым помпоном подбегает, шипит и бьёт Николя ногами, своими башмаками с кривыми, как лодочка, подошвами.

Николя вскакивает и, прижимая птенца к животу, громко зовёт:

   — Мама! Мама!

Мама подбегает к Николя, и он отдаёт птенца ей, в тёплые ладони, в такие тёплые на холодном речном ветру.

Птенец не шелохнувшись лежит на ладони у мама, а та долгим взглядом на птенца смотрит. Птенец кажется безжизненным, но всё-таки он чуть приметно дышит. Мама приближает к птенцу раскрасневшееся от ветра лицо и принимается дышать на него. Она дышит бережно и сильно и что-то шепчет над птенцом. Сквозь ветер Николя различает только одно, постоянно среди других повторяемое слово:

   — Боже!.. О, Боже...

Мама так долго дышит на птенца, что тот оживает под её дыханием. Он открывает глаз, потом второй, голубоватая плёнка сползает с чёрного зрачка его. Потом птенец вдруг встаёт на ладони мама и начинает смотреть ей в лицо. Он смотрит с удивлением и вдруг взлетает.

Он улетает к лодке, он садится на мачту, над парусом, он прижимается к мачте.

Лодка, до того как бы кружившаяся на месте, начинает удаляться от берега. Она плывёт по реке, плывёт сначала медленно, потом быстрее, потом опять медленно. Река уносит лодку от берега. Река уносит лодку туда, где река сливается с небом. И там, где течение реки сливается с небом, парусник медленно поднимается на воздух и, как маленькое облачко, уплывает в синеву.

Мама смотрит вслед паруснику, на чаек, и по щекам её текут слёзы. Лодка уплывает туда, где вода сливается с небом и облака плывут по глади реки, так что трудно понять, где небо, а где вода. Именно там парус поднимается на воздух и сам превращается в птицу».

6

Олег перестал читать. И долго стоял посреди комнаты, залитой ярким светом свечей. Слышалось, как по крыше сыплются отяжелевшие осенние листья. Потом Олег вернулся к столу и сел на своё место. А Наташа перестала перелистывать страницы рукописи.

Свечи на тёмном подоконнике сами горели, как три золотых осенних листа берёзы, прозрачные и трепетные. В свете этих свечей высокая стопка ровно испечатанных машинкой листов сияла на столе плотно и одновременно невесомо. Над рукописью сидела, огненно горя густыми распущенными волосами, Наташа. Она сидела, положив руки на рукопись, как бы замыкая её. И ладони её были крупными, с длинными крепкими исстиранными пальцами и с ногтями, накругло обточенными домашними усердиями.

   — И это столько у вас написано? — спросил я после длительного молчания.

   — Да, это часть того, что я к сегодняшнему дню написал, — кивнул Олег.

   — У него это только начало, — сказала Наташа с достоинством.

   — Но что же так много можно написать о Николае Николаевиче? — озадачился я.

   — Вот в том-то и дело, — грустно сказал Олег, — что мы ничего, почти ничего, не знаем об этом замечательном человеке. А он представляет собою как раз ту самую струю российского общества, в полном смысле слова передового, это не какие-то там авантюристы, самозванцы или прихвостни, а люди, которые должны были удержать Россию в числе стран, определяющих положительный ход истории человечества. Вскормленные на лучших традициях нашего передового сословия. Во времена европейского похода против Наполеона они восприняли лучшие их традиции и готовы были обновить выдыхающееся русское общество. Но встретили такое противодействие яростных слоёв своего же сословия, что сначала стали отторгаемы на периферию, а потом выродились в пестелевщину, которая, собственно, и стала фундаментом февральского и октябрьского переворотов одновременно.