Но следом пришел вопрос насущный, реальный: что же делать со всем этим? С тем, что началось с момента его приезда, с тем, что никак нельзя было назвать близящимся к завершению, особенно после того, что случилось этой ночью. Рябов уже окончательно решил для себя, что у Стаса и его «компаньонов» не было никакого интереса к бумагам профессора Доброхотова, кроме «карты кладов», и возле Бутылёва они его караулили только в надежде, что именно там находится такая карта… Стоп! Если они его ждали возле Бутылёва, где, по их убеждениям, была эта самая «карта кладов», то зачем они его повезли куда-то? Не проще ли было подождать, пока он придет в себя, и заставить его вернуться в дом и взять все, что им нужно? Эта мысль застучала в голове, требуя внятного ответа на простой вопрос: что делать? Ну вот обнаружил он, Виктор Рябов, залежи доброхотовских мыслей! Дальше что? Рассказать Зенченко о бумагах, найденных в Бутылёве, — Рябов решил, что так и будет именовать домик, несмотря на сарказм Нины, — означало, что тот захочет эти бумаги забрать. Он ведь уже так и сказал! Возражать против этого было мало оснований, да и смысл? Кто будет изучать эти бумаги, кто станет работать с ними? Нина? Даже не смешно… Если все бумаги отдать Зенченко, он поведет себя как нормальный современный топ-менеджер и поручит эту работу новому «исполнителю», который получит некий «результат», но имя Дениса Матвеевича Доброхотова там не будет даже упомянуто. Допустить этого Рябов не мог, значит, разговор с Зенченко нужно вести как-то иначе! Свешников, который тоже ехал сюда, как сам сказал, для обмена знаниями, если допустить его к бумагам Доброхотова, извлечет из них пользу только для себя, и Рябов готов помочь ему в решении проблем, но чем это поможет тому делу, которому отдавал последние годы жизни профессор Доброхотов! Рассуждая обо всем и ни о чем, Рябов не услышал, как подошел Геня.
— Ты, поди, злишься, что нас там не было? — спросил он, и видно было, что вины с себя не снимает, но и объясниться должен.
— Мы уже в Город въезжали, когда Роман позвонил, — продолжил Геня. — Я его расспросил, прикинул и понял, что два дела делать не получится. В общем, договорились… — помолчал и добавил: — Да я точно знал, что все будет в порядке…
Рябов, может, и не хотел продолжать разговор, но тоска ему уже надоела, и он спросил просто так:
— Так Ромка-то тебе звонил часа в три?
— Ну, почти в полчетвертого, — поправил Геня.
— И куда ты в такое время в Город поехал? — удивился Рябов.
Теперь удивился Геня:
— А он тебе ничего не сказал, что ли?
— Кто?
— Роман!
— А что такого он должен был сказать? — напрягся Рябов и сменил позу, сев прямо.
— Так я же ему… — раздосадованно сказал Геня. — Позвонили Нинкины соседи, мол, кто-то там шибко буянит, и они типа волнуются…
— Буянит в полчетвертого? — недоумевал Рябов.
— Ну, а я про что! — согласился Геня. — Я-то ведь ее поздно вечером в Кричалиной видел, и никуда она не собиралась ехать! Ну, мы и рванули проверить, а когда Роман позвонил: мол, ее куда-то уводят, я, честно скажу, пуганулся…
— Понимаю, — сказал Рябов. — И что там?
— Двери в порядке, видать, через окно залазили…
— Несколько человек? — перебил Рябов.
— Там сейчас наши парни все изучают, потом сообщат. В квартире… как бы сказать… вроде порядок, но видно, что все перерыто было, что-то искали, но потом старались положить обратно…
— Значит, ничего не унесли? — уточнил Рябов.
— Говорю же — изучают! — ответил Геня. — И потом, надо у Нинки спрашивать… Но сейчас я к ней и не подойду… Сам понимаешь…
— Сам понимаю, — признался Рябов. Он хотел еще что-то сказать, но, увидев идущую к ним Нину, шагнул в ее сторону: — Пойдем-ка домой, Нинк, а?
Нина просто кивнула, и они вместе двинулись к выходу со двора Сильченков.
— Геня, ты потом… — сказал Рябов, и Геня кивнул.
— У вас все еще какие-то дела? — устало спросила Нина.
— Да так, по мелочам, — ушел от ответа Рябов.
Нина замолчала и молчала всю недолгую дорогу.
Лишь войдя в дом и поднимаясь по лестнице, она сказала:
— Ты должен меня извинить… Все-таки на меня так много навалилось…
— Ну, о чем ты, какие извинения, — начал успокаивать ее Рябов.
— Помолчи, — попросила Нина. — Я только потом вспомнила, что одну бумажку из тех, что папа тебе оставлял, забыла вернуть. — Ведя Рябова в кабинет, она сказала тоном то ли извиняющимся, то ли обнадеживающим: — Просто копалась, а потом… В общем, смотри…
И она, взяв со стеллажа папку, раскрыла ее и положила на стол.
— Что это? — спросил Рябов, но, посмотрев на лист, замолчал. Перед ним была та самая надпись, которую он видел у Локетко в Питере, надпись, нанесенная на обратную сторону треугольника. — Что это? — повторил он.
— Это я распечатала файлик, который мне дядя Толя прислал… Помнишь дядю Толю из Ленинграда?
— Ну помню, — отмахнулся Рябов. — А что за листок-то, что за текст?
— Вот! — облегченно сказала Нина. — А то ты все «кто» да «что»! Смотри и читай!