Дело кролика

— Вы им переведите, только поточнее, что если они поднимутся, то оценят масштабы работ, а то в цифрах — не так впечатляет. Welcome, welcome, господа!

— Большое спасибо, но… — Кристин делает милый жест рукой к виску, — у меня кружится голова от высоты.

Территории, прилегающие к заводу, были очень некстати ограничены Окой, не то, похоже, они ушли бы за горизонт. Смотровая площадка над рекой олицетворяла для администрации последний форпост в их королевстве.

— А на том берегу, видите? Там, где склон крутой, зимой будет горнолыжная база.

— А? — говорит Кристин и с непониманием смотрит на собеседника.

— Ну когда завод построим, — бодро объясняет директор несостоявшегося предприятия, — тогда сразу на лыжах начнем кататься.

— А-а-а! — согласно кивает Джордж. Локтем он слегка подталкивает Кристин: «Не принимай всерьез. Дзержинский мечтатель!»

— Кому, знаете ли, в Альпы приходится тащиться из своего Парижу, — с легкой язвинкой подтрунивает директор, а нам и от завода далеко отходить не надо. — Оку переехал, на горку поднялся и ух!

Взметнувшаяся рука «Дзержинского мечтателя» стискивает невидимую лыжную палку. Такой порыв русской души не может не захватить: Кристин и Джордж непроизвольно утыкаются взглядами в темный от елей склон. А за их спинами уверенно вешает голос директора:

— А что вы думаете? Такую базу отгрохаем, что вы еще к нам оба проситься будете, по старой памяти!

Над Окой разливается чудесное безоблачное небо.

— А сейчас милости просим в машину! — широкий жест директорских рук — и перед иностранцами словно раскатана ковровая дорожка. — Поедем на нашу заводскую базу отдыха, скажите им — на виллу, чтобы было попонятнее; отметим приезд делегации европейских стран!

Путь был недолгим, но напряженным. Проселочная дорога то падала то поднималась и, раскиснув от прошедших дождей, не давала директору расслабляться за рулем и занимать гостей беседой. Гости же, взлетая на ухабах, ошалело молчали, видимо, осмысляя, какая дальняя дорога их теперь ждет, если забожается раз-другой прокатиться с ветерком на лыжах.

Только на самых подъездах к базе отдыха Кристин пробрал неврастенический смешок:

— Тем, кто поедет на эту виллу после нас, Джорджи, будет уже проще: машина соскребла всю грязь с дороги своим номерным знаком!

Застолье было бурное и продолжительное, как аплодисменты на съезде партии. Когда же с двух противоположных концов бескрайнего стола полились две разные песни, сливаясь как раз посередине, где восседали иностранные гости с переводчиком, стало ясно, что началась овация.

Благодаря обилию тостов, здравиц, шуток, баек и анекдотов, от которых гости валились то вправо, то влево, хрюкая и булькая смехом, застольная беседа превратилась в единую шумовую массу, не подлежащую переводу. Поэтому и Кристин, и Джордж адекватно воспринимали в течение вечера только одно — угощение.

Белая и нежная, окруженная сморщенными бусинками перца и пахучими листами лавра, чуть подернутая прозрачным слоем ухи, в сверкающей мисочке развалилась рыба стерлядка, добытая из самых недр могучей Оки. В наше поголовно загрязненное время — сказка да и только! Сразу приходит на память: молодецкие пиры и невиданные яства; реки, полные рыбы и леса, полные зверья. Нетронутый волшебный мир иванов-царевичей и василис прекрасных с незамысловатыми чудесами и ясностью превращений… А ведь именно им и обернулся для нас Дзержинск — милым и дремучим, ждущим мановения волшебной палочки тридевятым царством. Едва въезжаешь в него — и заскорузлая странноприимная избушка проворно разворачивается передом, а свирепая по определению Бабка-Ежка ласково привечает доброго молодца. Железобетонная же лягушка, сидящая в пыльном белом поле, только и ждет твоей спасительной стрелы, чтобы ухватиться за нее и воспрянуть красавицей…

— Что-то наши гости, по-моему, скучают, да и кушают они плохо! — озабоченно ревет мне в ухо директор, разогретый до положенного сорокового градуса. То, что гости едят ложками, а не мисками, видимо, говорит о плохом аппетите.

— А вот грибочков попробуйте солененьких! Здесь на Оке собирали.

Кристин, тряся головой, вжимается в спинку стула. Джордж окаменевает, не меняя позы.

— Кажется, в Европе из грибов переваривают только шампиньоны, — перевожу я.

— Кто знает, что растет у них в лесах после Чернобыля! — вышептывает Кристин, стискивая руку Джорджа.

Лишь испей водицы из речки Оки, козленочком станешь! Налево пойдешь — коня потеряешь; направо пойдешь — сам пропадешь; стоит только вступить в эту сказку…

Кристин припадает к моему уху — она хочет найти уборную.

Мы выходим из летнего домика прямо в светлый сосновый лес. Уже вечер; свежо и душисто. Я указываю француженке на симпатичный шалашик, заслоненный карими стволами. Кристин делает шаг по направлению к объекту и вдруг с мучительной надеждой оглядывается на меня. Я понимаю: так смотрели партизанки, уходя на задание.

Возвращаясь, Кристин ступает медленно, однако не с осторожностью а с полным безразличием к тому, куда опустится ее нога. Видно, что она перенесла тяжелое потрясение, от которого отходят не сразу.