Дело Лейкина

Было еще одно удивительное обстоятельство, связанное с письменной математикой. Там была одна довольно громоздкая (хотя и не сложная) стереометрическая задача. И тут выяснилось, что один из наших кружковцев, Юра Заславский, писал тот же вариант, что и я. После экзамена мы сверили ответы. Они оказались разными. Это означало, что кто-то из нас не получит пятерку. Это было крайне неприятно узнать.

Я пришел домой и стал проверять свое решение снова и снова. Оно было правильным. Это означало, что у Юры была ошибка. Тем не менее, когда объявили результаты, оказалось, что и он, и я получили по пятерке.

Теперь я возвращаюсь к событиям шестьдесят первого года – к тому собранию в гостиной студенческого общежития, на котором Миша Лейкин публично выразил свои взгляды. Ты, Сережа, пишешь, что собрание в гостиной было стихийным. Я в этом очень и очень сомневаюсь. Это был один из любимых гэбэшных приемов – устраивать всякого рода провокационные диспуты, на которых они собирали сведения о настроениях участников.

Вот цитата из твоего, Сережа, воспоминания.

«Он <Миша Лейкин> знал, конечно, что в любом коллективе найдутся особенно бдительные товарищи, которые посчитают должным пресечь антисоветские настроения. В гостиной среди слушателей был наш однокурсник А... Вот он то, как говорил мне Миша, и стал стукачом».

«Найдутся особенно бдительные товарищи» – это не совсем точно сказано. Считается, что около двадцати процентов людей любого коллектива сотрудничало с гэбэшниками. Я не знаю, насколько эта оценка верна. Но думаю, что она недалека от истины. Каждый пятый стучал – это очень похоже на правду. Не думаю, что мехмат был каким-то исключением. Если в гостиной было, скажем, двадцать человек, то четверо из них действовали в соответствии с полученными ими у гэбэшников инструкциями. Так что, почти дословно повторяя слова нашего знаменитого писателя, скажу нечто печальное о вечере встреч. Общаясь со своими однокурсниками, можно случайно пожать руку тому, кто на тебя стучал.

А теперь об однокурснике А. Я знаю, что в России раньше было принято о гэбэшниках говорить намеками. Я не знаю, как эта традиция возникла. Возможно, сами гэбэшники были ее инициаторами и напускали на свою деятельность туман и таинственность. Ну если ты, Сережа, стесняешься назвать фамилию, то это сделаю я: Миша Лейкин говорил о нашем однокурснике Алешине.

Вот еще одна цитата из твоих воспоминаний.

«Во время спора в гостиной Миша Лейкин горячился. В запальчивости он назвал Н.С.Хрущёва “негодяем”, которого следовало бы заменить, например, на такого писателя и пацифиста, как Илья Эренбург».

 

Я знаю многих людей, которые относятся к Эренбургу позитивно. Но назвать Эренбурга пацифистом – это уже слишком. Вот строки, ему принадлежащие: