Скрип повторился. Прохладный ночной сквознячок проник в жаркую духоту, но вместо облегчения пришел ужас. Гас внезапно понял, что он не один. Он чувствовал, как что-то движется совсем рядом с ним. «Меня нет. Меня здесь нет», – беззвучно шептал мальчишка. Ужас всё нарастал – и когда что-то лёгкое коснулось циновок, Гас словно бы провалился куда-то. Он по-прежнему мог воспринимать происходящее – но теперь оно не имело к нему никакого отношения. Он вдруг, без перехода, очутился посреди хижины – а незримые духи окружили его со всех сторон, что-то делая, прикасаясь к груди и лицу невесомыми нитями… Но настоящий Гас был в безопасном месте: маленьком, тёплом, уютном пространстве, где его никто и никогда не найдёт…
Прошла, казалось, целая вечность этого странного оцепенения; потом ещё одна… А потом за окном забрезжил рассвет.
– Ну и дела! – протянул Морфи. – Слушай, это самое… Может, ты просто уснул и видел кошмарный сон? Ну, я хочу сказать, такое ведь бывает…
– Я тоже об этом подумал… Сначала. Но быстро убедился, что это не так.
В деревне занимался обычный день. Перекликались рыбаки, шелестел в камышах ветерок, плескались воды близкой реки. Где-то неподалеку слышался детский смех. «Ну и влетит же мне!» – с беспокойством подумал Гас. Хотя… Что если его отсутствия просто не заметили? Надо поскорее добраться до дядиной хижины. Снова, конечно, найдут ему работёнку – но хотя бы завтраком накормят…
Первой его заметила старуха Эрони – тихонько ахнула и зажала рот ладонью, с ужасом глядя на мальчишку. «Что это она?» – удивился Гас, недоуменно покосившись на женщину. Рыбаки, грузившие в лодку сети-ловушки, уставились на него; лица их сделались мрачными. Встречные односельчане останавливались, словно вкопанные, завидев его. Разговоры и весёлые перебранки затихли; его молча провожали взглядами. Уже чувствуя, что случилось нечто непоправимое, но ещё не зная, что, Гас подошёл к хижине дяди и отворил дверь. Семейство в полном составе завтракало. Над столом витал аромат жареной рыбы.
– Ну, и где тебя носи… – начала было дородная дядина жена, привычно уперев руки в бока – и вдруг осеклась. В глазах её Гас прочитал испуг, жалость… И отвращение.
– Меченый! – прошептал кто-то. Дядя, побледневший так, что пятна пигментного рисунка ярко проступили на лице, медленно поднялся из-за стола.
– Ты… Ты где был ночью? – хрипло спросил он.
– Убирайся! – внезапно взвизгнула его жена.
– Простите… – пролепетал Гас. – Я больше не буду…
– Уходи, – тихо, но твёрдо сказал вдруг дядя. – Уходи и не возвращайся.
– Что… Совсем? – перед глазами Гаса всё кружилось, колени сделались ватными.
– Совсем.
– Но почему? – Гас жалобно обвел семейство взглядом. – Что я такого сделал?
Ответ был страшным и непонятным:
– Потому, что тебя больше нет.
Он не помнил, как очутился за дверью. У самого порога стояла бочка с дождевой водой, и Гас склонился над ней, вглядываясь в своё отражение. Вроде всё как обычно… Но почему тогда все шарахаются от него, как от зачумленного? Что с ним не так?!
Было только одно место, куда он мог пойти, – родительская хижина. Там, в тишине и покое, Гас рассчитывал немного прийти в себя. Но ему этого сделать не дали. Группа односельчан обступила мальчишку; у некоторых в руках были палки. Ты должен уйти, сказали ему. Должен покинуть деревню – и больше сюда не возвращаться. Ты не принадлежишь теперь этому миру. Ты отмечен линирами – и они придут за тобой. Уходи же. Не навлекай проклятие на тех, с кем ты жил бок о бок, кто был к тебе добр. Они уже ничем не могут тебе помочь.
– Так они что-то сделали с тобой, эти духи? – недоверчиво поинтересовался Морфи. – Но что?
– Не знаю! Говорю же – я этого не видел. Зато все остальные – видели!
– И что ты… В смысле, куда пошёл?
– Никуда. Спрятался неподалёку от деревни, в камышах… Сидел там и… Ну, неважно. Мне так сказали: духи меня найдут и заберут, где бы я ни был. В эту ночь, или на следующую… Понимаешь, я уже был как покойник для них. Я ходил, разговаривал, пытался о чём-то просить – а они… Словно уже похоронили меня, заранее. Вот я и ждал…
– Хреново тебе было, наверное.
Гас молча посмотрел Морфи в глаза – и тот прикусил язык.
– Так вот. Я просидел в зарослях весь день. Потом начало темнеть; и вдруг, уже в самых сумерках, гляжу – свет на реке, голоса, песню кто-то горланит! Это плоты плыли, огромные… В верховьях рубили лес, и плотогоны иногда причаливали к нашему берегу – купить свежей рыбы или тростникового эля. Нас, детвору, ещё взрослые предостерегали – мол, держитесь от них подальше: кто его знает, что за фроги… Затолкают в мешок, увезут – и продадут где-нибудь в рабство… – Гас невесело усмехнулся. – Ну, а мне уже терять нечего было. Прыгнул в реку, подплыл тихонько, вскарабкался на брёвна… У них посередине каждого плота шалаш был сделан, все плотогоны там сидели – пили, болтали, играли в карты… Меня не заметили. Да и темно уже было…