Дело Николя Ле Флока

— Разумеется, дорогой Николя, так что можете себе представить, как обеспокоена королевская семья. Не осмеливаясь тревожить Его Величество, она направила к нему первого королевского хирурга Ла Мартиньера. Он только что прибыл, так что поспешим.

Лаборд взял Николя под руку и увлек его за собой. На ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, где находились приемные, ждали служители. В прихожей, прислонившись к одной из двух фаянсовых печей, стоял Гаспар, лакей в голубой ливрее. Увидев друзей, он приветствовал их поклоном. Вокруг толпились придворные, среди которых Николя узнал господина де Буажелена: в юности они вместе с отцом, маркизом де Ранреем, ездили охотиться к нему в лес Бретеш, что возле Геранда. В королевские апартаменты, располагавшиеся на аттическом этаже, вела небольшая лестница; по утрам король имел обыкновение пить кофе у себя. Когда же вечером он поднимался в себе в спальню, на первом этаже приводили в движение хитроумный механизм, закрывавший зеркалами оба окна королевской спальни. В соседней комнате часы пробили пять. Из королевских апартаментов вышел принц Конде.

— Сударь, — обратился он к Лаборду, — хирург предписал королю покинуть Трианон и перебраться в Большой дворец. Герцог д'Эгийон распорядился подать экипажи. Его Величество сейчас спустится.

Тотчас все бросились в разные стороны. Лаборд поспешил в королевские апартаменты. Вскоре на вымощенном плитками дворе раздался топот копыт и громыхание колес, положившие конец гнетущей тишине, воцарившейся с той минуты, когда отдали приказ к отъезду. Все устремились вниз. Николя увидел, как с лестницы спускается первый министр; заметив Николя, министр внимательно посмотрел на него и проследовал дальше; за ним шел человек в черном костюме горожанина — королевский хирург Ла Мартиньер. Следом, опираясь на руку Лаборда, вышел король, в халате и небрежно наброшенном на плечи плаще. Лицо его было красное и припухшее. Спустившись вниз, он высмотрел в толпе придворных Николя и устремил на него призывный взор, и Николя, не раздумывая, подбежал к нему и поддержал его за руку. Король схватил его за запястье; прикосновение показалось Николя столь горячим, словно его обожгли кипятком. Поддерживаемый Лабордом и Николя, король проследовал к своей карете и, с трудом забравшись внутрь, крикнул прерывистым голосом: «Гони! Да поживее!» Король не отпустил своих провожатых, оба сели в карету следом за королем. От быстрой езды кузов раскачивало во все стороны, скрежетали колеса, храпели лошади, кучер щелкал кнутом и громогласно понукал лошадей. Король дрожал и кутался в плащ. В какое-то мгновение он с удивлением посмотрел на Николя, словно видел его впервые. Голова короля раскачивалась при каждом толчке кареты. Через три минуты бешеной скачки они прибыли в замок.

Карета остановилась под сводами апартаментов Мадам Аделаиды. Оба друга довели короля до порога гостиной дочери, усадили его в кресло, и слуги бросились готовить ему постель. Король предполагал провести эту ночь в Малом Трианоне, поэтому в Большом дворце его не ожидали. Вскоре прибыли принцы и маршалы. Как только король лег, к нему допустили его семью, однако родственники пробыли у него не более минуты. Привилегии провести ночь в его покоях удостоились только графиня дю Барри и герцог д'Эгийон. Фаворитка упрямо твердила всем, что речь идет всего лишь о несварении желудка. В половине десятого король принял министров кабинета, графа де Люзаса, послов Неаполя и Испании, а затем, как обычно, сообщил пароль для караула. На вопрос, как здоровье короля, первый служитель королевской опочивальни отвечал, что у короля сильный жар и головная боль.

Николя долго сидел на банкетке в большой галерее. Часов около десяти к нему подошел Лаборд и сказал, что надо обеспечить безопасность и спокойствие больного. Так как кровать короля установили в его личной спальне [47], не отличавшейся большими размерами, пришлось сократить количество аудиенций, а также число придворных, на них присутствовавших. Лакеям в голубых ливреях и французским гвардейцам приказали ограничить доступ в прихожую «Бычий глаз» [48], а одну из комнат, отведенных для торжественных церемоний, занять под парадную спальню. Лаборд сообщил Николя, что в промежутках между приступами боли Его Величество выказал желание, чтобы «наш дорогой Ранрей» находился подле него и помогал первому служителю опочивальни. Герцог д'Эгийон попытался возразить, но король резко заставил его замолчать. Графиня, напротив, благосклонно отнеслась к этому распоряжению и задалась вопросом, отчего министр открыто проявляет враждебность к преданному слуге Его Величества. Часть ночи Николя продремал на банкетке в зале совета.

Пятница, 29 апреля 1774 года