Дело Николя Ле Флока

Не кажется ли вам, что автор этих строк долго жил и много страдал? Искренность, звучащая в них, ведет к совершенству, воистину, это нравственность, положенная на музыку… Но что с вами? Вы так бледны! Садитесь.

Николя достал из кармана письмо Жюли де Ластерье, и вполголоса поведал старому другу о новом повороте дела.

— Это письмо, — начал он, — смутило меня: оно нисколько не соответствует характеру Жюли, по крайней мере, той Жюли, какую знал я, и вдобавок оно написано слишком вычурным языком. А сейчас я понял причину этой вычурности. Фраза «что, право, иногда мы готовы желать ему зла» беззастенчиво заимствована у Мольера.

— Не дайте ввести себя в заблуждение, — ответил магистрат. — Слова могут принять такой порядок случайно, ибо совпадения, как известно, существуют. Мысль, разумеется, высказана крайне изысканным образом, но ваша подруга — весьма утонченная особа и она могла сама употребить подобный оборот или же извлечь его из дальнего уголка своей памяти.

— Вы напрасно уговариваете меня: меня не переубедить. Ни одна женщина в порыве страсти не станет выискивать цитаты, чтобы написать своему возлюбленному. Либо это письмо — свидетельство коварства каменного сердца, либо это подделка, а предчувствие мне подсказывает, что это не последнее доказательство вероломства моих врагов.

И он рассказал о завещании, согласно которому он стал единственным наследником жертвы.

— Следовательно, — подвел итог Ноблекур, — по-вашему, и завещание, и письмо являются звеньями одной и той же зловещей цепи?

— В Париже немало умельцев, способных изготовить любой документ. Даже у короля есть секретари, которые пишут и подписываются за Его Величество. И надобно обладать особым даром, чтобы обнаружить разницу между подделкой и оригиналом!

— Если я вас правильно понял, — задумчиво промолвил Ноблекур, — вы хотите, чтобы я рекомендовал вас мэтру Бонтану, декану Гильдии королевских нотариусов, знаменитому «человеку с кошками».

— Что значит «человек с кошками»?

— Поймете, когда будете подниматься по лестнице его дома. Он большой оригинал. Мы старые приятели, хотя он значительно старше меня. Я сейчас же, без промедления, напишу ему записку, она послужит вам сезамом.

Вставая с кресла, Ноблекур разбудил беднягу Сирюса, спавшего у него в ногах; подойдя к секретеру, бывший прокурор достал из ящика лист бумаги. Бисерным почерком он споро написал записку, просушил чернила, бросив на них горсть песка, свернул листок, зажег свечу и, поднеся к ней кусочек красного воска, капнул несколько капель на сложенную вчетверо бумагу и запечатал своей печатью.

— Какой бы он ни оказал вам прием, не удивляйтесь: он любит подчеркнуть свои простецкие манеры. Что же касается вашего загадочного путешествия, — произнес он, вновь усаживаясь в кресло, — не бойтесь моего любопытства. Как бы мне ни хотелось услышать ваш рассказ, я не расположен проникать в государственные тайны. Бурдо предупредил меня.

Николя улыбнулся. Он успел убедиться, что все его друзья, от Сартина до Ноблекура, включая, разумеется, Бурдо, как могли старались снять груз с его души, наложенный обетом молчания, и дружно напоминали ему, что он вправе рассчитывать на их скромность и сдержанность.

— Однако, — продолжил почтенный магистрат, хлопнув ладонями по подлокотникам кресла, — я возмущен! Мои друзья — да что я говорю, мои дети! — оставляют меня в одиночестве на улице Монмартр умирать от скуки, а сами отправляются пировать! А мне остается лишь завидовать, представляя себе, какого роскошного пиршества я лишился сегодня вечером.

— О, разумеется, вам есть на что жаловаться! — рассмеялся Николя. — Вы окружены всеобщим почтением, ваши друзья заботятся о вашем здоровье, и, зная ваши природные гурманские наклонности, хотят избавить вас от искушения, кое обойдется вам в очередной приступ подагры, в то время как сейчас вы бодры, веселы, в прекрасном расположении духа, красноречивы и помолодели лет на двадцать…

— Умолкни, льстец!

— Нисколько, я говорю то, что вижу. Кроме того, мы не хотим спугнуть Сансона. Он относится к вам с таким благоговением, что в вашем присутствии лишится дара речи. А нам крайне необходимо его содействие.

— Принимаю сей двусмысленный комплимент, хотя от него издалека потягивает иезуитством, — улыбнулся Ноблекур. — Но когда настанет пост, я отомщу за себя, подав вам на ужин рыбу, пропахшую старой деревянной бочкой!