Дело Николя Ле Флока

Семакгюс повел друзей к себе в кабинет, куда принесли пиршественный стол. Они устроились возле большого камина из светлого камня, где весело потрескивал огонь. Комнату наполняли редкости, собранные хозяином во время его плаваний в далеких морях: чучела экзотических животных, минералы, ткани, произведенные туземцами, гербарии и прочие диковины. Каждый раз, войдя сюда, Николя погружался в мир дальних странствий, о которых он знал из записок путешественников и мореплавателей, пробуждавших в нем стремление выйти в море.

Катрина принесла бутылку ликера и сочла своим долгом лично наполнить рюмку каждого.

— Этот напиток напомнит нам доброе старое время в «Коронованном дельфине», — произнес Семакгюс. — Тогда Полетта угощала своих клиентов дивным напитком, присланным ее дружком с Антильских островов.

При напоминании о далеких островах у Николя вновь проснулись безответные вопросы. С щемящим сердцем он вспомнил, что корабельный хирург некогда стал случайным любовником Сатин, пансионерки веселого дома Полетты. Однако он быстро успокоился, сообразив, что ребенок, о котором он подумал, родился гораздо раньше.

— Господа, — произнес Бурдо, — мы собрались, дабы почтить нашу дружбу, а также помочь Николя разобраться в печальной истории, всем нам прекрасно известной. Каковы плоды ваших размышлений, и какие новые пути сии размышления перед нами открывают?

— Я, — начал Семакгюс, — совершил маленькое открытие, кое, как мне кажется, должно нас заинтересовать. Вы знаете, я начал работу над объемным гербарием, поэтому мне приходится часто посещать Королевский ботанический сад и знакомиться с его богатейшими коллекциями. Недавно я встретил там человека, почитаемого мною превосходным специалистом своего дела. Это господин Дюамель дю Монсо[37], гербарист и одновременно один из наших лучших кораблестроителей.

— По какому случаю состоялось ваше знакомство? — спросил Николя.

— Он написал труд, где дает советы, как сохранить здоровье моряков на кораблях королевского флота. Я совершил немало морских переходов, и он пожелал воспользоваться моим опытом корабельного хирурга. И вот, в одну из встреч я рассказал ему про наши знаменитые зернышки. Он тотчас ответил, что речь идет о гаитянском жгучем перце, чьи маленькие и круглые плоды, равно как и семена, никак не могут стать причиной отравления[38]. А еще он сказал мне, что, возможно, перец взяли для отвода глаз, чтобы скрыть другое вещество, неизвестное и ядовитое.

— Показания Казимира заставляют нас топтаться на месте, — заметил Бурдо. — Итак, он готовит курицу. Следовательно, яд не может попасть в курицу; яд находят в молочном напитке, предназначенном для госпожи де Ластерье. Николя видел Казимира и подтверждает это. Следовательно, Казимир лжет, что не заметил Николя. Казимир утверждает, что Мальво провел вечер на улице Верней, но отказывается отвечать на вопрос, могла ли его хозяйка питать слабость к этому хлыщу. Не слишком ли много противоречий?

— В самом деле, — подал голос Сансон, — мой скромный опыт, или скорее интуиция, уже во время допроса — а допрашивал его я — подсказала мне, что он лжет.

— Но зачем ему лгать? — спросил Бурдо. — Значит, есть кто-то, кто попросил или же заставил его скрыть истину.

— Подведем итог, — произнес Семакгюс. — Мне кажется, Бурдо задал своевременный вопрос. Кто заинтересован в том, чтобы при любом раскладе все подозрения падали на комиссара Шатле? Ревнивый товарищ по службе, соперник или преступник, разоблаченный некогда нашим другом?

От бессилия Николя кусал губы; он не мог направить друзей в нужную сторону, открыть им изнанку дела, то есть сообщить, что Жюли Ластерье являлась платным агентом тайной полиции. Без сомнения, Жюли испытывала чье-то давление или стала объектом отвратительного шантажа. А покушения на него самого? Он уверен, они каким-то образом связаны с преступлением на улице Верней, но доказательств у него нет. Какой невидимый враг столь яростно ненавидел его? Кто нагромоздил кучу фальшивых улик, чтобы не просто уничтожить его, а обесчестить и втащить на эшафот? И что бы с ним стало, если бы не помощь и не доверие друзей и начальника полиции, не говоря уж о короле?

Тройной раскат хохота отвлек его от грустных размышлений. Облачившись в костюм туземки, а именно: обернувшись красной с желтым тканью, с ярким платком на голове, хвосты которого торчали над ее широким курносым лицом, Катрина явилась объявить, что ужин готов. Из-за спины Катрины выглядывала Ава; увидев изумление на лицах собравшихся, она звучно расхохоталась, хлопая себя по бедрам. Гости заняли места за небольшим столом, поставленным возле окна. Семакгюс вытащил из кармана исписанный листок.