Дело Николя Ле Флока

Двое сторожей погрузили тело на носилки и в сопровождении Семакгюса и Сансона понесли его в мертвецкую. Николя и инспектор потратили больше часа, расспрашивая тюремщиков и сторожей. Оказалось, около восьми часов вечера какой-то мужчина, не старый, но и не слишком молодой, не высокий, но и не низенький, словом, без единой приметной черты, так что узнать его никто не брался, одетый, как обычно одевается кухонная прислуга, явился в тюрьму и заявил, что принес Казимиру обед. Тюремщики, разумеется, удивились, но ни у кого не закралось подозрений, ибо дело, по которому раб сидел в заточении, слыло исключительно загадочным. И обращались с ним не как с обычным преступником, и поместили в просторную камеру. Но, главное, неизвестный сослался на комиссара Ле Флока, и, разумеется, его тотчас пропустили. Трапезу передали заключенному, а вскоре раздались жуткие стоны. Пока отпирали дверь, несчастный негр уже скончался.

«Какое самообладание, — подумал Николя, — и какая изобретательность! Хотя, в сущности, нет ничего проще: некто, скорее всего в гриме, прикрываясь именем служителя правосудия, принес, как это заведено для узников платных камер, еду, приготовленную за пределами тюрьмы. Обед передают тюремщику, тот проверяет, все ли счета оплачены, и относит тарелки в камеру. С узником он не разговаривает, а тот, ничего не заподозрив, радуется неожиданному подарку и с жадностью набрасывается на еду. Какая низость и какое коварство!» Николя содрогнулся, представив себе, что и эту жертву могли бы приписать ему, если бы со вчерашнего вечера он постоянно не был на виду; следовательно, убийца этого не знал, а значит, по крайней мере на сегодня он потерял след Николя. Но комиссар был готов держать пари, что рано или поздно его неведомый враг вновь объявится.

Вскрытие тела Казимира состоялось ранним утром, как только оба анатома раздобыли необходимые инструменты и несколько крыс. Процедура прошла быстро, вывод сделан однозначный: узник отравлен неизвестным ядом, подмешанным в пищу. На этот раз присутствие яда не связывали с пряностями, и Николя заключил: толченые семена гаитянского перца добавили в молочно-яичный напиток Жюли Ластерье с целью навести подозрение сначала на Казимира, а потом и на него самого. Отравитель — наверняка тот же самый — снова безнаказанно совершил преступление. Только теперь он не пытался скрыть природу использованного им яда. К сожалению, как справедливо заметил Бурдо, поиски мнимого слуги из съестной лавки, проникнувшего в тюрьму, сведутся к поискам иголки в стоге сена. Если даже Мальво и молодые люди, присутствовавшие в тот вечер на улице Верней, бесследно растворились в воздухе, и многие уже сомневаются в их существовании, то убийцу Казимира найти и вовсе невозможно.

Николя попросил Бурдо вновь допросить Юлию, подругу покойного, пребывавшую после ареста в состоянии крайней подавленности. Наконец он приказал поднять на ноги всех парижских полицейских агентов и осведомителей, а особенно Сортирноса, чья ловкость и прозорливость творили чудеса. Координировать действия и доставлять донесения в дежурную часть Шатле поручили Рабуину. Пока он отдавал свои приказы, комиссар пытался поймать мелькнувшую у него мысль относительно гаитянского перца. Ему казалось, что некая важная деталь, о которой все почему-то забыли, постоянно напоминает ему о себе, но так как у него не хватает времени ее обдумать, она вновь скрывается в темных углах его памяти. Так ничего и не вспомнив, он решил, что в нужный момент она, как это часто случалось, сама напомнит о себе.