Дело о бананах

«Фрэнк!

Прямо не знаю, что делать. Люси сошла с ума: она решила остаться в Буэнос-Айресе. И просит развода. Сейчас, когда я приближаюсь к зениту славы, когда для меня открыты двери самых изысканных и богатых салонов Рима, когда мне жмут руку генералы и министры, когда приглашают к себе известные режиссеры и актрисы, когда, между прочим, я окончательно и бесповоротно бросил пить. Напиши ты ей, ради бога, чтобы она одумалась. Что ей Сумаррага! И не судовладелец он совсем, а мелкая сошка в „Антикоммунистическом Альянсе Аргентины“. Здесь у неё будет всё. Напиши! Она всегда уважала тебя и прислушивалась к твоему мнению. Срочно телеграфируй о результатах. Жму руку. Привет Гло.

Жак».

«Дорогие друзья!

Мне тяжело. Невыносимо. Разбита любовь. Разбита жизнь. Ладно! Подожду ещё писем. Вдруг Люси образумится. А кроме того, на ней свет клином не сошелся. Да, ещё новость. Был я опять у Драйвуда. Он попросил меня побеседовать с тремя парнями, помощниками Джанни Нарди, которые тоже собираются в Латинскую Америку. Ну, как специалисту, обрисовать им обстановку в Аргентине, Перу, Панаме и Гондурасе, дать телефоны и адреса верных людей. Их зовут Нико Ацци, Викторио Лой и Эмилио Массагранде. Не исключено, что имена вымышленные, поскольку за этими ребятами полиция идет по пятам, и они намереваются смыться из Италии, как только будут готовы документы. Зачем их несет в Латинскую Америку? А не в Испанию? Или в Португалию? Но они вбили себе в голову, что надо, дескать, до поры до времени „расслабиться“, „покейфовать“ в какой-нибудь банановой республике. Парни милые, интеллигентные, вежливые. Говорят, правда, что на их совести какие-то политические убийства. Но это не доказано. И не похоже. Они такие смирные. На вид, по крайней мере. На этом, пожалуй, я поставлю сегодня точку. На уик-энд съезжу-ка я в Геную.

Остаюсь, как и прежде,

Жак Леспер-Медок».

ГЛАВА XIX

— Исель… Боже, как больно! Я ведь не умру, Исель? Нет?.. Почему нестерпимо жжет ноги? Там грелка? Попроси убрать её… Разве можно наливать такой крутой кипяток!! Сдерни одеяло… Скорей, скорей. Дотронься рукой. Ты чувствуешь, милый, как горят мои ноги? Ну, дотронься же — им сразу будет прохладнее…

Врач, стоявший в изголовье больничной койки, на которой лежала искромсанная, сшитая, забинтованная Клодин, отвернулся. Он, видевший на своем веку столько смертей, знал, что это — конец, что ноги девушки холодеют и не могут чувствовать ни прикосновения рук, ни боли, ничего они уже не почувствуют никогда, что невесте этого белокурого — или враз поседевшего? — убитого горем молодого человека, который вторые сутки не отходит от постели умирающей, осталось жить недолго и помочь ей невозможно. После того как её, окровавленную, с тяжелыми переломами, привезли в госпиталь, после сложнейшей — просто виртуозной! — но безнадежной операции, мадемуазель д'Амбруаз — да, так она записана в приемном покое — сегодня впервые пришла в сознание. Её удалось привести в чувство сейчас, и всё. И ни малейшего шанса на спасение…