Дело о дуэли на рассвете (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)

Вронский встал и накинул шелковый халат, висевший в изголовье кровати на специальной деревянной распорке.

- Погодите, сейчас я сварю кофе, а потом отвезу вас.

- Не нужно, я не хочу. Выпустите меня.

Василий Петрович посмотрел на меня сочувствующим взглядом и продекламировал: "Прекрасно в нас влюбленное вино и добрый хлеб, что в печь для нас садится. И женщина, которою дано, сперва измучившись, потом нам насладиться..." - "Мороз и солнце, день чудесный!" - со злостью оборвала его я. И Вронский открыл дверь.

С тех пор мы больше не виделись. Сейчас, судя по его встревоженному голосу, он звонил мне явно не для того, чтобы читать Гумилева.

- Что-нибудь случилось?- спросила я Вронского, стараясь, чтобы мой голос звучал достаточно вежливо.

- Случилось!!! Разве вы ничего не слышали о вчерашнем пожаре в редакции "Сумерек Петербурга"?

- Да, конечно,- пробормотала я, вспомнив, что видела в сводке информацию о пожаре.- Примите мои соболезнования, но рукописи, как известно, не горят.

- Ах, Валя, мне не до шуток. Кому-то очень хочется сделать из меня поджигателя. Вот вы верите в то, что я мог совершить этот гнусный поступок?

Я представила Вронского, который в галстуке с Дедами Морозами ночью крадется с канистрой бензина, чтобы спалить родную редакцию, и твердо ответила: "Не верю".

- Вот видите,- обрадовался он.- Валенька, может быть, вы по старой дружбе смогли бы организовать материал в "Явке с повинной". "Золотая пуля" имеет вес в городе, словом, вы меня понимаете?

Я понимала Василия Петровича, хотя намек на "старую дружбу" вонзился в мое сердце занозой.

- Но почему именно я? Почему вы не хотите обратиться к Обнорскому, которого, если мне не изменяет память, глубоко уважаете?

Вронский стал говорить, что это не совсем удобно, и никто, кроме меня, у которой так сильно развито чувство справедливости, не сумеет разобраться в этой нестандартной ситуации. Говорил он не очень убедительно и все больше какими-то полунамеками, но его лесть рождала в моей душе неосознанное чувство вины и возвращала к воспоминаниям, которые я хотела забыть. Чтобы поскорее отделаться от него, я пообещала Вронскому все выяснить. Это была моя первая ошибка.

На другой день я еще раз внимательно перечитала сводку. Ничего особо интригующего в ней не было. В качестве возможной причины пожара называлось неосторожное обращение с огнем при курении. Единственным, что наводило на некоторые размышления, было упоминание о том, что пожар случился после того, как было принято решение о назначении нового главного редактора. Вронский об этом почему-то мне не сказал. Что-то во всей этой истории мне определенно не нравилось, и я решила пойти к Спозараннику.

- Глеб, что ты думаешь про пожар в "Сумерках"?

- Думаю, что Вронский плохо сумел скрыть свою радость по этому поводу.

- Ты уверен в том, что он причастен к пожару?

- В этом уверены все, хотя прямых доказательств нет. Сработано чисто.

- И что - других версий нет?

- Конечно, есть - пожар действительно мог быть случайным. Или - его мог устроить новый редактор "Сумерек"

Андрей Грустнев, чтобы потом свалить все Вронского.

- Может, стоит заняться этим делом?- спросила я.

- Наш отдел заниматься этим не будет,- отрезал Глеб.- Василий Петрович Вронский, кстати, уже звонил Обнорскому, просил помощи.

- Тогда почему ты не хочешь об этом писать?

- Валентина Ивановна, вы, кажется, нынче в архивном отделе работаете?поинтересовался Спозаранник.- Вот идите и архивируйте то, что положено. В роли расследователя вы проявили себя достаточно, а ваше личное знакомство с Вронским - еще не повод для того, чтобы писать о нем в газете.

"Уже пронюхал",- в ужасе подумала я и тут же успокоила себя тем, что всего Глеб знать не может. Поэтому вслух сказала:

- Твои секретные источники работают безукоризненно.

- На том стоим,- отчеканил Спозаранник, давая мне понять, что наша беседа подошла к логическому завершению.

В архивно-аналитическом отделе Агеева в одиночестве сидела над сводкой.

- Помочь?- спросила я.

- Да нет,- ответила Марина Борисовна.- Уже почти все. Займись лучше газетами.

Ежедневный, обязательный просмотр газет был мукой для меня. Количество вырезок и ксерокопий, которые следовало разложить по многочисленным папкам и завести в компьютер, наводили на меня безотчетную тоску.

- Валя,- обратилась ко мне Агеева,- как ты думаешь, какую рубрику следует поставить к такой информации: мужик топором разрубил жену на части, а сам сиганул в окно с шестого этажа?

- Окна. Расчлененные трупы. Любовь,- без запинки продиктовала я, просматривая очередную газету.

Внезапно мое внимание привлек броский заголовок "Пожар получил наименование циничного". Нет, в статье шла речь не о редакции "Сумерек Петербурга", а о неведомом фонде социальной защиты, но слово "циничный" прочно засело у меня в мозгу. Я опять вспомнила Вронского, его звонок и то, что он солгал мне, сказав, что не звонил Обнорскому. Но зачем?

- Марина! Ты знаешь Вронского?- спросила я Агееву.

- В каком смысле?- Моя начальница оторвала взгляд от компьютера и сладко потянулась.