Дело о философском камне (СИ)

Он вышел через заднюю дверь на улицу принцессы Оливии и сразу же свернул в переулок, который вёл в сторону Монтегю. Вечер был тёплым и тихим. Яркие фонарики горели над нарядными подъездами обитавшей в этой части города знати. Большие фонари освещали улицу и по ней не спеша прогуливались поздние гуляки, торопливо пробегали слуги и иногда, гордо подбоченившись проезжали нарядные всадники на высоких конях.

Дом де Фуа мало отличался от других, соседствующих с ним домов. Он был таким же добротным, нарядным и сравнительно небольшим, хоть и имел три этажа с окантованными лепным орнаментом окнами. Марк поднялся на широкое крыльцо и, взяв прикованный цепочкой молоточек, постучал им по звонкому гонгу, извещая о своём прибытии.

Дверь открылась сразу, и он вошёл в большой, богато украшенный холл, где его уже ждали наряженные в алые ливреи привратник и лакей, который тут же принял у него меч и плащ, передал всё это привратнику и жестом предложил сиятельному гостю следовать за собой.

Граф де Фуа лежал в своей постели, обложенный подушками, он был бледен и выглядел печальным. Рядом в резном кресле сидел маркиз де Лианкур и с сочувствием смотрел на него. Едва увидев эту картину, Марк понял, что с де Фуа случилась какая-то неприятность, и старики намерены навесить обязанность разгребать всё это на него. Он разозлился и, не изображая особой учтивости, с порога проворчал:

— Ну, что ещё случилось?

Маркиз бросил на него настороженный взгляд, а Марк прошёл в спальню и, поклонившись обоим старцам, сел в кресло у окна, не дожидаясь приглашения. Де Фуа взглянул на него слегка озадаченно, а потом тут же прикрыл глаза и произнёс слабым голосом:

— Увы, мой мальчик, у меня случилось несчастье. Я был жестоко обманут и оскорблён в лучших чувствах. Сердце моё разбито на старости лет, и я снова вынужден просить тебя о помощи.

Марк молча смотрел на него, не считая нужным повторять вопрос, который задал на пороге. Де Фуа, не дождавшись проявления участия, тяжко вздохнул и начал свой горестный рассказ.

— Видишь ли, Марк, не так давно я имел неосторожность приветить в своём доме некую особу, которую считал вполне благонадёжной. Я встретил её случайно на улице. Вернее сказать, она едва не попала под колёса моей кареты, упала в грязь, испачкала платье и ободрала руки. Не то, чтоб я был так уж чувствителен к подобным вещам, но всё же не мог проехать мимо, не удостоверившись, что с этой бедняжкой всё в порядке. Я выглянул в окно и увидел, как она поднимается. На первый взгляд в ней не было ничего особенного, да и одета она была небогато: в тёмное суконное платье и грубые кружева, но когда она подняла на меня взгляд, я потерял дар речи! Марк, она была невероятно хороша собой: бледное узкое лицо, огромные чёрные глаза с длинными пушистыми ресницами и смоляные волосы. И при этом ни следа кокетства или попытки приукрасить себя! Она кротко извинилась за то, что помешала мне проехать и уже хотела идти дальше, но я её остановил. Я предложил подвезти её, но она сказала, что живёт довольно далеко и при этом так беспомощно рассматривала свои ободранные грязные ладошки, что моё сердце дрогнуло, и я предложил ей заехать ко мне, умыться, почистить одежду и обработать раны. Она не стала ломаться и села ко мне в карету. Она сказала, что её зовут Марго, она дочь книжника и с детства интересуется науками. Это такая редкость в наше время, и я, немного поговорив с нею, понял, что она говорит правду. Она в совершенстве знает несколько языков, в том числе храмовые и те, что использовались при написании философских книг. Она смело высказывала свои суждения о политике и истории, а также упомянула, что изучала медицину и математику. Короче, к тому времени, как мы приехали сюда, она полностью очаровала меня, а, войдя, с готовностью приняла моё предложение снять платье, чтоб слуги могли почистить его. Она завернулась в мой халат, и я сам омыл её ручки и смазал царапины бальзамом. А потом… потом… Ну, ты понимаешь, что может произойти между мужчиной и едва одетой дамой.

Он немного смущённо смотрел на Марка, который слушал его без особого интереса, хоть и с некоторым вниманием.

— Переходи к письму, — проворчал де Лианкур, мрачно поглядывая на внука, которого знал куда лучше, чем его друг.