Дело о государственном перевороте

– Я – большевик и хочу, чтобы вашу власть смела волна рабочих и крестьян

– Ты ведь не глупый человек, неужели поверил товару в яркой упаковке, предлагаемому тебе?

– Вы ничего не понимаете, – от горячности Николай Яковлевич нажал на спусковой крючок, и пуля ушла в окно, сам стрелявший испугался и чуть, было, не выронил из руки пистолет.

Кунцевич резко повернулся лицом к Алексееву, в руке Мечислава Николаевича в свете электрической лампочки блеснул пистолет и два выстрела слились в один. Первая пуля чиркнула по верху фуражки, вторая вошла в середину лба. Николай Яковлевич дёрнул назад головою и мешком опустился на пол.

– Зря, – только и сумел сказать Кирпичников.

– Ничего мы бы от него не узнали, кроме того, что Ленин мёртв.

– Получается, что вы правы. Мы только статисты в большой пьесе, где на главную роль претендуют маленькие наполеоны.

День угас и за окном, пришедшие на землю, тени превращались в непроницаемую мглу. Фонари оставались без надзора, и в права вступала ночь 25 октября 1917 года. Заседание II Всероссийского Съезда Совета рабочих и солдатских депутатов открылось во втором часу ночи. Правые социалисты вместе с эсерами получили большую часть голосов, большевики в полном составе не явились на съезд.

В этот же день Председатель Правительства получил неограниченные полномочия.

– Я вам говорил, – с порога произнёс Мечислав Николаевич, потрясая только, что вышедшей газетой, до того был взволнован, что забыл поздороваться с начальником.

Аркадий Аркадьевич с тёмными от недосыпа кругами под глазами и сам держал в руках серые листы газеты. В последнее время ощущалась нехватка бумаги, слишком много появилось печатных изданий, поддерживающих правительство и критикующих оное.

– Доброе утро, Мечеслав Николаевич!

– Простите, – приложил руку к груди пришедший, – совсем из головы вылетает, когда читаешь такие новости.

– Что вас так встревожило?

– Как что? Теперь наш орёл получил неограниченные полномочия, стал, так сказать, диктатором Всея Великия, Белыя, Малыя и остальных российских земель.

– Главное не получить, а воспользоваться, – тихо сказал Кирпичников.

– Вы полагаете, – начал Кунцевич, но не стал продолжать.

– Именно, полагаю и, мне кажется, мы стоим на пороге, как бы помягче выразиться, – Аркадий Аркадьевич взглянул на помощника и прикусил губу.

– Говорите, как есть, – усмехнулся Мечислав Николаевич.

– Непредсказуемых событий.

– Вы правы. Особенно от таких дифирамбов, – и он прочитал вслух, – «Керенский - это символ правды, это залог успеха; Керенский - это тот маяк, тот светоч, к которому тянутся руки выбившихся из сил пловцов, и от его огня, от его слов и призывов получают приток новых и новых сил для тяжелой борьбы».

Вечером того же дня случай занёс Кирпичникова на вечернее заседание II Всероссийского съезда.

Керенский с торчащими короткими волосами, неизменным серьёзным выражением на лице и морщинам на челе, выражающими озабоченность, стоял около трибуны, расставив ноги в стороны. Напоминал маленького Наполеона, держа левую руку за спиной, а правой размахивал, словно собирался дирижировать оркестром. Театральная поза и заученные паузы, в которых бесновались сторонники Александра Фёдоровича более походили на провальную пьесу откуда—то из провинции. Диктатор был в своём амплуа – артиста, напрочь лишённого способности к игре.

– Восемь месяцев прошло с тех пор, как родилась русская свобода. Ваши боли и ваши страдания явились одним из мотивов всей революции. Мы не могли больше стерпеть той безумной и небрежной расточительности, с которой проливалась кровь старой властью. Эти месяцы, я считал, продолжаю считать и сейчас, что единственная сила, могущая спасти страну и вывести ее на светлый путь, это есть сознание ответственности каждого из нас без исключения за каждое слово и каждое действие его. Тревога охватывает меня, и я должен сказать открыто, какие бы обвинения ни бросили мне в лицо и какие бы последствия отсюда ни проистекли. Идет процесс возрождения творческих сил государства, устройство нового строя, основанного на свободе и на ответственности каждого, и так, как дело идет сейчас, оно дальше идти не может, и так дальше спасать страну нельзя. Я хочу верить, что мы найдем выход из своего положения и пойдем вперед той же открытой и ясной дорогой демократического государства, скованного сознанием гражданского долга и твердой воли, и что все, что передали наши предшественники, всю нашу многовековую культуру, все, что дал нам русский гений, мы сумеем бережно донести и отдать Учредительному Собранию, единому хозяину Русской Земли. Но для этого нужно не только верить, но найти в себе желание действовать.