Дело о хромой канарейке

— Рози мне все подробно объяснила про платье и канарейку. Разумеется, я ей сказала, что немедленно приеду и сделаю все, что она просит. Вообще-то мне эта затея была не совсем по душе, потому что я боялась налететь на Вальтера. Но Розалинда мне сказала, что его не будет.

— Уточнила ли она, откуда такая уверенность?

— Нет.

— И тогда вы туда поехали. Что случилось потом?

— Когда я поднялась наверх, чтобы переодеться, я заметила, что дверь в спальню Вальтера слегка приоткрыта. Сначала я на это не обратила внимания, надела на себя платье Рози, спустилась в солярий, поймала канарейку и так далее. Потом я снова поднялась наверх, чтобы надеть опять-таки свое платье. Прошла в ванную помыть руки — и мне стало дурно. Вся раковина была в разводах окровавленной воды. Причем эти пятна еще не высохли.

Естественно, я раскрыла дверь в комнату Вальтера. Он лежал на кровати на спине, широко раскинув руки. Пиджак его был застегнут. Из ран текла кровь. Я так закричала, что было слышно, наверное, даже на улице. Потом я спросила:

— Вальтер, что с тобой?

Подбежала к кровати, опустилась на колени и прикоснулась к его плечу. Я сразу же поняла, что он мертв.

Рита замолчала. Она тяжело дышала, и у нее сильно дрожали губы.

— Продолжайте. Я все должен знать.

— Честное слово, мистер Мейсон, после этого я действовала как сомнамбула. Сначала я была в таком ужасе, что с трудом дышала. Ну, а потом мне как-то сразу стало понятно, чем это грозит мне и Рози…

— Что вы сделали?

— Прежде всего я вспомнила про письмо, написанное Джимми. Я знала, что Вальтер собирался подать в суд и что в качестве улики…

— Ясно, ясно. Что же вы сделали?

— Я достала его бумажник и проверила, нет ли в нем письма.

— Вы его нашли?

— Да.

— И что вы с ним сделали?

— Сложила и запихала себе в трусы.

— В это время вы все еще были в платье Розалинды?

— Нет, я уже успела переодеться.

— Что было дальше?

— Я спустилась вниз и сожгла письмо. В плите.

— Что вы сделали с золой?

— Как что? Все осталось в плите.

— Вы хоть измельчили обгоревшую бумагу?

— Нет. Я подожгла письмо спичкой и проследила, чтобы оно полностью сгорело. И все.

— Как вы были одеты в этот момент?

— В сером костюме.

— В том самом, в котором приехали в мою контору?

— Да.

— Что еще вы сделали?

— Взяла канарейку и поехала к вам. Но Рози не хотела, чтобы я обращалась к адвокату. Она просила меня только надуть миссис Надоеду. Однако я предчувствовала, что кто-то должен защищать ее интересы.

— Одним словом, явившись ко мне, вы уже знали, что речь пойдет об убийстве?

— Знала.

— После этого вы полетели в Рино?

— Совершенно верно.

— Что было потом?

— Я дождалась, когда Джимми уйдет спать, и серьезно поговорила с Рози. Но только вот про Вальтера я ничего не сказала. Я понимала, что сама Рози никогда бы на такое не решилась. Во всем виноват Джимми, а она его выгораживает. Мне очень не хотелось, чтобы она мне лгала.

— Где ваш серый костюм?

— Его забрала полиция.

— В каких туфлях вы были?

— Они их тоже взяли.

— Вы не проверяли, на них не было крови?

— Нет, не проверяла. Великий Боже, мистер Мейсон, неужели вы думаете, что я…

— Я думаю, что у вас на туфлях могли быть следы крови. И на одежде тоже. Я не сомневаюсь, что следы ваших пальцев будут обнаружены на бумажнике Вальтера Прескотта и что, поскольку вы не размельчили остатки обгорелой бумаги, техническая экспертиза сумеет восстановить написанное. Мне сразу показалось, что Овермейер вел себя как-то странно на дознании. У него накопилось столько улик против вас, что он даже не хотел получать никаких указаний со стороны. Теперь он предоставит вам лгать и изворачиваться сколько угодно, а потом прижмет вас неопровержимыми уликами и вещественными доказательствами. Его устраивал такой неопределенный вердикт коронера. Вы еще не подавали никакого заявления?

— Нет. Я же помнила ваши указания.

— И ничего не отрицали?

— Как же, отрицала. Они меня обвинили в убийстве Вальтера, я сказала, что этого не делала.

— Я же просил вас ничего не говорить.

— Я подумала, что это я должна отрицать.

— Может быть, вы сделали еще одну ошибку и стали отрицать, что знаете, что Вальтер Прескотт был в то время уже мертв?

— Нет. После этого я вообще молчала.

— У вас спрашивали, когда вы видели его в последний раз?

— Да, спрашивали. И я ответила, что не видела его больше недели. Это чистая правда, потому что видеть человека мертвым не значит…

— И, — прервал ее Мейсон, — когда на суде продемонстрируют увеличенные фотографии отпечатков ваших пальцев, обнаруженных на бумажнике Вальтера, у вас будет сколько угодно времени подумать, что было бы намного умнее последовать совету вашего адвоката.

В ее широко раскрытых глазах застыл ужас: до нее дошло значение его слов. Потом она, вздернув подбородок, резко сказала:

— Не растравляйте мне рану! Но в конце концов, взять в руки бумажник это не обязательно видеть его хозяина и конечно вы были правы.

— Вы его убили?

— Нет.

— Вы знаете, кто это сделал?

— Я не знаю, если только не Рози.

— Если вы будете мне врать, то вас ничто не спасет от веревочного галстука, который будет накинут на вашу красивую шейку.