Дело о королевском изумруде

Он повиновался, и в следующий момент она вытянула руку, схватила его за плащ, затащила внутрь и захлопнула дверь. Юноша стоял перед ней, тепло и немного виновато улыбаясь, с его золотых кудрей стекали хрустальные капельки дождя. Но даже не золото этих волос поразило её, а его глаза, узкие и длинные с ярко зелёной радужкой и тонкими чёрными бровями. Она окинула его взглядом. Одет он был просто, но с некой претензией на изящество, как многие бродячие певцы. При этом, насколько позволял судить распахнувшийся плащ, он был строен, хорошо сложён и высок.

— Жди здесь! — велела она и, жестом приказав кухарке следить за гостем, убежала к графине.

— Там пришёл мальчик, ваше сиятельство, — восторженно запела она, сложив руки домиком и прижав их к щеке, — столь красивый и необычный, что я не решилась его прогнать, пока вы не взглянете. Поверьте, оно того стоит, и даже если этот юнец безнадёжно фальшивит и не умеет играть на своей лютне, я бы не стала его прогонять.

— Что за блажь? — сурово взглянув на неё, спросила графиня. — С чего тебе вздумалось тащить в дом с улицы какого-то нищего?

— Он вовсе не какой-то! — вдруг обиделась Симонетта. — Это красивый юноша с волосами золотыми, как у короля Армана, и глазами, как у баронессы де Флери, только зелёными!

— Как у Армана? — пробормотала графиня, и в её голосе послышалась печаль. — Ладно, приведи его.

И счастливая Симонетта умчалась, чтоб привести этого удивительного менестреля. Едва появившись в комнате, юноша несмело улыбнулся, и его улыбка, как солнце, осветила душу старой графини.

— Здравствуйте, добрая госпожа, — низко поклонился он. — Спасибо, что пустили в свой дом бедного сироту в такую дождливую ночь.

— Ты должен говорить: «ваше сиятельство», — поправила его Симонетта, влюблённо глядя на гостя.

— Ваше сиятельство, — мило смутившись, снова поклонился он.

— Ну, волосы не как у Армана, а с небольшой рыжинкой, — пробормотала графиня, глядя на него. — Неужели у этой выскочки де Флери такие же узкие глаза? Нет, я слышала, что они узкие, но чтоб так… Впрочем, в этом что-то есть. Нашим кавалерам слишком приелась обычная красота, вот и тянет на всякие странности. Как тебя зовут, менестрель?

— Хуан, ваше сиятельство, — снова поклонился он.

— Перестань кланяться и подойди сюда, — велела она. — А ты хорош, кожа чистая и волосы густые. И руки… не как у бродяги. Откуда ты здесь взялся?

— Я приехал в Сен-Марко с её светлостью баронессой де Флери, ваше сиятельство, — сообщил он. — Но недавно случилось то, что заставило меня бежать из её дома.

— Ты украл что-нибудь? — насторожилась старуха.

— Что вы! — возмутился он. — Я вырос при её светлости и был предан ей всей душой, но… В меня влюбилась её камеристка и… баронесса сочла, что я перешёл границы дозволенного. Она грозилась выпороть меня и запереть в подвале.

— Что ж, тут ты вряд ли можешь совершить подобное, — проворчала графиня и, бросив взгляд на Симонетту, заметила, как та, не отрываясь, смотрит на юношу. — А впрочем… — она внезапно хихикнула. — Я позволю тебе остаться, но ты должен обещать, что не будешь воровать и подслушивать.

— Не буду! — воскликнул он. — Клянусь могилой отца!

— Хорошо. Завтра вечером ты будешь петь для моих гостей…

— Нет, ваше сиятельство! — юноша упал на колени и протянул к ней руки. — Нельзя, чтоб кто-то узнал, что теперь я служу вам! Если это дойдёт до госпожи баронессы, мне не жить!

— Ты не сгущаешь краски? — недоверчиво уточнила она, а юноша, испуганно осмотревшись, прошептал:

— Она — страшная женщина!

Он с мольбой смотрел на графиню, и она, глядя в его необыкновенные, полные мольбы глаза смягчилась:

— Ладно, но зачем ты мне тогда нужен?

— Я буду петь вам и только вам! — воскликнул он. — Я буду вам прислуживать, как служанка, приносить вам тапочки и делать отвары. Я умею! Я могу так размять ваши суставы, что вы, не почувствовав боли и неудобства, вернёте себе лёгкость и молодость. А ещё я расскажу вам секреты различных притираний и мазей, которые баронесса использует для того, чтоб сохранять свою молодость. Она ведь далеко не так юна, как некоторые полагают.

— Правда? — заинтересовалась графиня. — Ты много знаешь о ней и можешь мне рассказать?

— Мне проще вырвать себе язык, чем предать мою госпожу. Она всё-таки вырастила меня. Давайте, я лучше спою вам! — он встал на одно колено, перекинул вперёд свою лютню, висевшую на широкой ленте, и провёл пальцами по струнам, от чего они запели сладко и нежно. Его голос был под стать им. Он пел балладу, сочинённую когда-то королём Арманом в честь своей прекрасной невесты Элеоноры, и при этом нежно смотрел на графиню, которая сперва растерялась, а потом растаяла и начала смущённо хихикать, прикрывая губы ладошкой.

— Ладно, ты будешь жить в моём доме, Хуан, — проговорила она, погладив его по влажным кудрям, а потом провела кончиками пальцев по его фарфоровой щеке. — Я велю приготовить тебе комнату.

— Это излишне, — улыбнулся он. — Я привык спать на подстилке возле постели баронессы, на случай если ей что-то понадобится ночью…