Дело о красной чуме (ЛП)

Об этом долго шептались, как величайший целитель своего поколения открыл врата своей Дисциплины и стал горлом, которым пело Исцеление. Как несколько умирающих перестали корчиться и закрыли глаза с миром, и боль от невидимой заразы, поедающей их плоть, угасла. Как среди яркости зала была тень, но она убежала, когда Колдфейт прокричал одно Слово, и оно звенело эхом по коридорам и залам здания десятки лет после этого, Словно как имя, полное тоски и любви, страсти, о которой почти не было намеков за всю жизнь ожидания.

Только один волшебник мог объяснить тайну того Слова, но она не стала. Никто не послушал бы ее разговоры об исцелении, ведь это была не ее Дисциплина, и как она могла объяснить то, что знала.

Она знала, ведь это было ее имя, Слово выражало худую гордую и нервную девушку с каштановыми кудрями, на которую смотрел бесформенный мальчик. Слово звенело и разносилось эхом, и когда дверь его Дисциплины закрылась, целители увидели одного из своих у потемневшего алтаря, кашляющего кровью, что пятнала бледный пол, и это не смогли потом отмыть ни средствами, ни магией.

Исцеление, как всегда, требовало цены. Тело Томаса Колдфейта изогнулось, содрогалось, плоть становилась темным дымчатым стеклом со скрежетом, а потом рассыпалось, став темным паром, что улетел в открытые двери и рассеялся над Лондинием.

Он не спас их. Волшебники империи не умерли от иррациональности. Они просто умерли от конвульсий чумы и нарывов. Это мало радовало, но это все, что смог им дать искаженный Король целителей (как его потом назвали).

И Эмма Бэннон, главная волшебница, покинула земли Коллегии на своей лошади. Никто не заметил ее в тот день, это и к лучшему.

Если бы ее позвали, она обрушила бы месть главной. В ее зрачках сильнее запылал зеленый огонь ее Дисциплины, и этот огонь потушить было непросто.

Глава тридцатая Сердце острова

Кашель стал влажным, что тревожило было, но Клэр думал не о том. Миска с их красной мокротой постоянно опустошалась, чтобы не падало на каменный пол. Даже пар, поднимающийся от их кожи, был красноватым, а пленка на глазах делала все рубиновым.

Клэр бросил пиджак и рубашку на стул, его узкая грудь с редкими волосами заметно впала, его тело, которое держали способности ментата и Воля, боролось с бременем. Вэнс был не лучше, его крупное тело напоминало пугало, глаза блестели от красной пленки. Он разделся до серой нижней рубахи, и Клэр заметил, что ментат-преступник был не привередлив в нижнем белье, как в верхнем.

Они двигались медленно. Слов не было, они ползали по кабинету, холод был как в склепе. В бурлящих перегонных кубах дистиллировался мусковид, это веществ в другом виде устроило бы новую чуму, объединившись со смертельным подарком Морриса. Один взгляд или свежая стерилизованная пипетка — все, что им нужно было.

Снаружи корчился Лондиний. Туман, что был желтым, стал серым и грязным от костров, куда бросали некоторые тела.

На четвертый день появилась мисс Бэннон:

— Клэр? — ее взгляд был странным, он спрятал исследования на полку разума. У него были ограниченные ресурсы, и он не мог тратить их. Не с задачей перед ним.

Даже решимость ментата была не безграничной.

— Работает, — он кашлял. — Завтра. Вернитесь.

Она стояла в дверях кабинета, ее ладошки стали кулаками, и Клэр не сразу заметил, что она ушла. Зеленый блеск ее глаз, казалось, был от его лихорадки, а не от ее нелогичной магии. Ее дом был островом в море хаоса, и даже корона перестала присылать письма.

Британия, похоже, была занята другими делами.

Слуги не выглядели больными, еду приносили на серебряных подносах, но она оставалась нетронутой. Качество было не таким как раньше, но Клэр выделил миг на то, чтобы подумать, что припасы Лондиния сейчас сильно истончились.

Остров, да. Но в сердце острова две песчинки трудились с экспериментами, и дрожащие слуги увозили тележки с отходами, но не кашляли и не были красными.

Он предполагал, когда думал об этом — в короткие перерывы — что они с Вэнсом не доживут, чтобы увидеть результаты труда. Не было слышно о других ментатах, погибших от болезни, но газеты это и не интересовало бы.

На пятый день мисс Бэннон пришла, как он и указал, к дверям. Она была без украшений, что было странно, а еще была растрепанной, взгляд горел, как у волшебников, словно она забыла себя, или что-то огромное выглядывало из ее черепа. Это не было жутко, как Британия, выглядывающая из сосуда, ведь Британию можно было узнать, в отличие от магии.

Клэр аккуратно сплюнул в миску. Он уже был опытным — три раза кашлял с силой и освобождал грудь, языком собирал кровавую мокроту в шар и осторожно сплевывал в миску. Это утомило его, он прислонился к столу, сжимая стеклянный флакон.

Вэнс покачивался.

— Мусковид, — хрипел он. — Кто. Бы… — он закашлялся и тоже сплюнул. — Подумал?

«Точно», — но Клэр не говорил. Его сердце напрягалось, колотилось в ушах. Он держал флакон, и Вэнс взял его и критически тряхнул.