– Глински сидел вчера в Белом доме до полуночи, – сказал он.
Ответа не последовало. Войлзу это было известно. Букер продолжал:
– Они там переполошились. Эта маленькая штучка про пеликанов напугала их до смерти. Вы знаете, мы тоже прочли ее и почти уверены, что на вас, ребята, она не произвела впечатления, но по какой-то причине Коул пришел от нее в ужас и напугал президента. Мы даже предполагаем, что вы, ребята, решили подшутить над Коулом и его боссом, и поскольку в деле упоминается президент и содержится эта фотография, мы полагаем, что это доставляет вам своего рода радость. Понимаете, что я имею в виду?
Он откусил кусочек банана и не сказал ничего.
Освистываемые любителями кожи, двинулись в путь нестройной колонной любители животных.
– В любом случае это не наше дело, и мы не стали бы совать свой нос, если бы президент не захотел, чтобы мы тайно расследовали дело о пеликанах, пока вы, ребята, не взялись за него. Он считает, что мы не найдем ничего, и хочет быть уверенным в этом, чтобы убедить Войлза прекратить расследование.
– В нем нет ничего.
Букер смотрел, как пьяный мочится в фонтан. Полицейские двигались в другую сторону.
– В таком случае Войлз просто развлекается, правильно?
– Мы отрабатываем все версии.
– Даже не имея никаких подозрений?
– Да.
Банан был съеден.
– Почему они так обеспокоены тем, что мы взялись расследовать это дельце?
Букер хрустел, раздавливая кожуру маленького ореха.
– С ними все очень просто. Они злятся из-за того, что стали известны имена таких кандидатов, как Прайс и Маклоуренс, и в этом, конечно, ваша вина. Они здорово не доверяют Войлзу. Их приводит в ужас мысль о том, что если вы, ребята, начнете копать дело о пеликанах, то об этом узнает пресса и набросится с нападками на президента. А в следующем году предстоят перевыборы.
– Что Глински сказал президенту?
– Что у него нет желания вмешиваться в расследование ФБР, и что у нас есть дела поважнее, и что это совершенно незаконно. Но поскольку президент очень просил, а Коул очень угрожал, нам тем не менее придется заняться этим. Вот почему я нахожусь здесь и беседую с вами.
– Войлз благодарен вам.
– Мы собираемся начать копать сегодня, но вся эта затея абсурдна. Мы предпримем символические действия, не путаясь у вас под ногами, и через неделю скажем президенту, что выстрел был холостым.
Он свернул свой коричневый пакет и встал.
– Хорошо. Я доложу Войлзу. Спасибо.
Он пошел к улице Коннектикут, прочь от кожаных панков, и вскоре исчез.
Дисплей стоял на заваленном бумагами столе в центре редакции новостей, и Грэй Грантэм смотрел на него не мигая среди шума и гама редакционной сутолоки. Сообщение не появлялось, и он сидел и глазел. Зазвонил телефон. Он нажал на кнопку и схватил трубку, не отрываясь от экрана.
– Грэй Грантэм.
– Это Гарсиа.
Он позабыл о дисплее.
– Да, так что произошло?
– У меня два вопроса. Первый: записываете ли вы эти звонки, и второй: можете ли выяснить, откуда звонят?
– И нет, и да. Мы не записываем их без разрешения и можем отслеживать их, но не делаем этого. Я помню, вы сказали, что не будете звонить мне на работу.
– Вы хотите, чтобы я повесил трубку?
– Нет. Все отлично. Я предпочитаю говорить в три часа в офисе, чем в шесть утра в постели.
– Извините. Я просто напуган, вот в чем дело. Я буду говорить с вами до тех пор, пока смогу доверять вам, но как только вы солжете мне, господин Грантэм, я прекращу разговаривать.
– Согласен. Когда вы начнете говорить?
– Сейчас я не могу. Я звоню из телефона-автомата в центре и тороплюсь.
– Вы сказали, что у вас есть копия чего-то.
– Нет, я сказал, что у меня может быть копия кое-чего. Мы посмотрим.
– О’кей. Так когда же вы снова сможете позвонить?
– Я должен назначить время?
– Нет. Но меня часто не бывает на месте.
– Я позвоню завтра во время ленча.
– Буду ждать здесь.
Прозвучали гудки отбоя. Грантэм набрал семь цифр, затем шесть и еще четыре, записал номер и нашел в справочнике раздел компании телефонов-автоматов. Номер принадлежал телефону, находящемуся на Пенсильвания-авеню, возле министерства юстиции.
Глава 15
Ссора началась за десертом, вместо которого Каллаган предпочитал выпить. Хороша же она была, когда принялась перечислять все выпитое им за обедом: два двойных скотча, пока они ждали в баре, еще один прежде, чем сделали заказ, и две бутылки вина, поданные к рыбному блюду, из которых она выпила два стакана. Он пил очень быстро и на глазах становился глупо-сентиментальным, но к моменту, когда она закончила свой подсчет, он разозлился. На десерт он заказал трамбуе, потому что это был его любимый напиток и потому, что это стало вдруг делом принципа. Он проглотил его и заказал еще, чем привел ее в ярость.