Дело о призрачном юнкере

За дверью стояли окровавленные призраки. Чагин вновь вскинул револьвер и нажал на спусковой крючок, но оружие издало сухой щелк – кончились пули. Запасных у ротмистра не было. Он с сожалением отбросил ставший бесполезным револьвер и сделал шаг на встречу фантомам, все еще закрывая собой юнкеров. Но призраки казненных солдат не торопились входить в комнату. Что-то останавливало их. Как и рассчитывал Корсаков, оставляя защитные барьеры, его фигуры, очерченные по периметру комнаты, давали драгоценное время.

Владимир смотрел, как вахмистр раздраженно повел головой и что-то прошипел вполголоса. Часы тикали. Песок сыпался. Настало время для полезного сюрприза. Под основным стволом тяжеленного револьвера «Ле Ма» находился еще один – заряженный одним дробовым патроном. На этот заряд у Корсакова ушло несколько дней работы. В домашней лаборатории на Манежном он выплавил серебряную дробь, а затем под лупой кропотливо наносил тонкой кисточкой на каждый металлический шарик сложные символы. Опробовать его на практике, по понятным причинам, Корсакову не доводилось, поэтому, взводя курок второго ствола, он просто надеялся, что затея сработает. Револьвер громыхнул. Серебряная дробь влетела в сомкнутые перед вахмистром ряды призраков и развеяла их как дым. Владимир не питал особых надежд на то, что ему удалось изгнать их насовсем, поэтому сразу же рванулся вперед. Выстрел вывел Белова из транса, он успел увидеть бросок Корсакова и потянулся за своим револьвером. Но слишком поздно. Владимир больно упал на пол, но дотянулся правой рукой до внешнего кольца пентаграммы. Пальцы скользнули по полу, стирая границу рисунка.

– Не-е-ет! – крикнул вахмистр. Освобожденная сила вырвалась из круга и отбросила Корсакова обратно на лестницу. Его полет успел увидеть ворвавшийся в холл Павел, вернувшийся из конюшен. На полной скорости Владимир ударился в огромное старое зеркало на площадке и сполз на пол. На поверхности стекла, где ударилась его голова, остались кровавые брызги. Само зеркало не разбилось, но пошло трещинами.

– Корсаков! – позвал Павел.

– Ах ты… – прорычал вахмистр, переступая через ставшую бесполезной фигуру. Он уже поднял пистолеты, намереваясь разрядить их в лежащего Владимира, но остановился, как вкопанный.

Корсаковых было двое. Один осел под зеркалом без сознания. Но отражение показывало другую картину. В зеркале Корсаков отражался, стоя спиной к вахмистру. Брызги крови на поверхности постепенно втягивались внутрь отражения. С последней впитанной каплей трещины на зеркале словно по мановению руки заросли. Отражение Корсакова медленно начало поворачиваться к Белову. Тот застыл, словно зачарованный.

Зазеркальный Корсаков не обратил никакого внимания на то, что человек, чьим отражением он должен служить, лежит без движения на полу. Он сделал несколько шагов вперед, оказавшись вплотную к стеклянной глади. Наблюдающий эту сцену со стороны Постольский застыл от ужаса. Эта сцена была ему тошнотворно знакома. Павел уже видел её. Такая же застывшая ухмылка на лице. Те же издевательски плавные, осторожные движения, словно фигура в зеркале не является человеком, а просто изображает его, мимикрирует, дотошно пытаясь подражать людским движениям. И от этой неправильной, неестественной похожести становилось лишь страшнее. Да, Павел Постольский уже видел это существо два месяца назад, в полутемной обеденной зале особняка Ридигеров на Большой Морской.

Не-Корсаков приложил ладони с другой стороны стекла, легонько упершись в него, будто пытаясь толкнуть непослушную дверь. Глаза его, зверино поблескивая в темноте, жадно впились в вахмистра. Белов оправился от транса и жутко закричал. Вскинув оба револьвера он всадил все оставшиеся патроны в зеркало. Вместо ожидаемого звона разбивающегося стекла наступила тишина. Пули завязли в зеркале как в желе, постепенно растворяясь. Поверхность стекла колыхнулась, подобно воде, и снова застыла. Зазеркальный Корсаков отступил на шаг назад, с притворным осуждением покачивая головой. Если бы зеркало передавало звуки, сейчас слышалось бы недовольное цоканье его языка.

А потом анфилада комнат от площадки перестала быть пустой. Вдоль обеих стен выстроились ряды призрачных солдатов – окровавленных, оборванных, с глубокими, сочащимися кровью ранами, выбитыми глазами, висящими на лоскутах кожи ушами и спутанными волосами. И каждый держал в руке длинный хлесткий прут.