Дело о прокурорше в постели

— Ладно. Только будь, пожалуйста, рядом, а то мне как-то не по себе.

Однако стать телохранителем Жанны мне не удалось. Рядом с моей знакомой возник какой-то статный красавец. Жанна, девушка с исключительной тягой к эстетике, мгновенно забыла о только что испытанном чувстве дискомфорта и с готовностью согласилась на предложение молодого человека познакомить его с азами журналистской профессии.

Я остался в одиночестве, но ненадолго. Ко мне подошел сам хозяин дома.

— Михаил, расслабьтесь, вас, ей-богу, никто не укусит. — Легкое прикосновение Сухаревской руки к моему плечу и последующее успокаивающее поглаживание по спине, наверное, должны были убедить меня в том.

— А когда же, Андрей Викторович, начнется пресс-конференция? — спросил я.

Бизнесмен улыбнулся:

— Что ж, если вам не терпится — пойдемте.

С этими словами Сухарев, немного покачиваясь, направился вон из гостиной. Мне показалось, что он пьян.

А может, немного под кайфом. Но делать было нечего — я двинулся за ним. Зал, в который мы вошли, был больше похож на будуар. Дело принимало необычный оборот. По периметру комнаты были расставлены камеры. Причем — явно не коллег-телевизионщиков. Дверь, через которую я вошел, захлопнулась. Свет погас. Гореть остались только ароматизированные свечи, расставленные на мраморных столиках, подоконниках и просто на полу. Откуда-то появились малоодетые девицы и полуголые парни.

Пустая поначалу, комната оказалась заполненной людьми.

Чья— то рука легла мне на место пониже спины. Из разных углов комнаты доносилось прерывистое дыхание и казавшийся мне сладострастным шепот. Все это мешало мне сосредоточиться и как-то отреагировать на то, что пытались сделать со мной.

Из состояния ступора меня вывели горящие красные огоньки — камеры, расставленные в зале, работали. В мерцающем пламени свечи мелькнуло лицо Жанны, плечи ее напарника…

Все та же рука легла мне на ремень и потянула куда-то. В панике я оттолкнул невидимого мне соблазнителя, послышался грохот. Прорываясь к выходу, я отшвыривал от себя все, что попадалось на пути. Очевидно, одна из свечей опрокинулась, потому что шелковые занавеси, закрывавшие окна, занялись огнем. Раздался звон бьющегося стекла и фарфора, шум падающей аппаратуры. Кто-то, спасаясь от пожара, распахнул дверь.

Я выскочил в коридор и, добежав до первой попавшейся двери, юркнул за нее. Судя по размерам и наличию в ней пылесоса, тряпок и освежителей воздуха, это была бытовка. Вряд ли кто-нибудь будет искать меня здесь. Я присел на пылесос и затаился. Шум и топот еще долго не затихали.

Пережитые волнения настолько утомили меня, что я не заметил, как отключился. Очнувшись от дремы, я услышал мужские голоса.

— Андрей Викторович, у нас неприятности. Только что звонили из главного офиса, там были гости из УЭПа. Изъяли несколько сотен кассет с «Особенностями национальной закалки» и штук двадцать «Любить по-питерски».

— По поводу «Особенностей» объяснишь, что ГАВ выдал тебе лицензию, — я узнал голос Сухарева, — а потом ты в Москве купил мастер-кассету с фильмом. Если надо, скажешь, что целый месяц тиражировал фильм у себя дома на пяти видеомагнитофонах. Потребуй, чтобы допросили жену — пусть она покажет, что собственноручно заклеивала целлофановые упаковки горячим утюгом. А с «Любовью» — скажи, что купили кассеты у неизвестного продавца для изучения рынка эротического видео…

То, что я слышал, не имело никакого значения в суде. Однако было интересно.

Я так внимательно слушал этот разговор, что забыл об осторожности.

Пылесос, на котором я сидел, вдруг покатился по гладкому полу к двери и широко распахнул дверь. Собеседники умолкли и пристально посмотрели в мою сторону.

Узнав меня, Сухарев широко улыбнулся:

— Михаил, куда же вы пропали! Вы же чуть не пропустили самое интересное.

Сухарев кивком подозвал пару крепких на вид парней. Они мягко взяли меня за руки и повели куда-то по коридору. Почему-то у меня в этот момент не оказалось сил ни кричать, ни сопротивляться. Меня погрузили в тонированный «чероки» и повезли, как мне показалось, в сторону Выборга…

***

Меня высадили у какого-то большого дома из красного кирпича. Других строений видно не было — кругом лес.

— Пойдемте, — вежливо сказали мне сопровождающие. — Шеф велел накормить вас обедом.

Я подумал, не стоит ли объявить голодовку. Но потом решил: не стоит. На голодный желудок и думается плохо, и далеко не убежишь, если что.

Обед оказался совсем не плох. Но после него меня страшно потянуло в сон. И я провалился в небытие.

Сколько длился мой сон, я не знаю.

Иногда я почти просыпался, но голова оставалась тяжелой, а сознание мутным. В один из таких коротких моментов почти ясного восприятия действительности я вдруг обнаружил полное отсутствие на себе брюк. В связи с этим в моей голове стала зарождаться какая-то неприятная мысль, но родиться так и не успела. Я заснул снова.

Во сне ко мне приходили коллеги.